Покуда ночь – об этом думать лень.
Долги – на совесть лучших поколений.
Но вечный рай – прочитанный обман,
Билет был взят – и тем продлен роман
На третий год под горестные пени.
На третий год под горестные пени
Гудок вокзальный прогудел «не быть»,
В стене ль размазаться без слов и обвинений,
Не жить, не пить, – а впрочем, что ж не пить?
Шипеть незряче на людские тени,
Ползти, одну нащупывая нить,
Сквозь снег московских сумрачных метелей.
Не слышать – не смотреть – не говорить.
Перележать в сугробе до капелей,
Глядишь: жива душа в тщедушном теле,
И свет видать за почерневшим льдом.
Аэрофлот подъехал прямо к дому.
Был чемодан к тому давно готовый.
Четвертый год явился в новый дом.
Четвертый год явился в новый дом.
Кому-то Новый Свет, а нам – не ново.
Что ново русскому в сем мире? Он знаком
С яйцеобразностью строения земного.
«Любовь», «авось», а там – хоть «суп с котом» –
Залог Ивана, вечно молодого;
Забыть, что ведал, и пропить, притом,
Платова с Кантом, Ницше и Толстого.
Моя одна шестая – значит – вся!
Доехал бы, да баба на сносях;
Залез на пень, взглянул через плетень, и –
Вон там в песках скребется Поло Марк,
Колумб причалил… Нансен… Скотт… – Однак,
Нам пятый год вкруг глаз наставил тени.
Нам пятый год вкруг глаз наставил тени.
Житейский быт не скрыл свой грязный грим,
И ностальгическая легкость нототений
Не раз пригрезилась сквозь долларовый дым.
Скучать пришлось по Лене и по Сене,
По коктебельским холмам золотым,
По маме тоже… Новые явленья
Являлись нам под градусом иным.
То вспомнишь БАМ – в сабвее против бама,
А то – бичи на Брайтон-Бич упрямо
Знай, лезут в голову, меж негром и жидом.
Простых попоек с добрыми друзьями…
На пятый год остались нам – лишь снами.
Шестой восшествовал стахановскнм трудом.
Шестой восшествовал стахановским трудом.
То – за рулем, угрюмо сдвинув очи,
С отбойным молотом – едри его в кондом!
То – с трубкой в ухо за столом рабочим.
Я потом пробовал, и катом, и мытьем, –
В кармане рупь зеленый спать не хочет,
Я матом пробовал, так он меня – рублем!
И джин глушить не стало больше мочи.
Осталось главное – тот рай, что в шалаше…
Кошерный кот орет как оглашен,
Нерезаный, как голубой Есенин;
Спешат по трассам выблестки машин,
Шесть лет – шести цилиндров пережим.
Седьмой случился в день такой осенний…
Седьмой случился в день такой осенний…
В год Лошадей, Некованых Кобыл;