Аглая кивала, все больше краснея. Похоже, она была согласна на
все, включая шампанское и гостиничную кровать.
…На столе коптила масляная лампа в колпаке с синими полосками.
Видимо, Матик, по старой привычке, пожлобился на масло хорошей
очистки. Вокруг лампы по сложной траектории носилась белая ночная
бабочка. Следователь рассеяно посматривал на ее выкрутасы и грыз
химический карандаш.
День в Летнем Доме подошел к концу и Фигаро был вынужден
признать, что мысли в его голове сейчас упорядочены ничуть не
больше, чем полет ночного мотылька вокруг абажура. Неподвижным был
только сияющий центр, к которому, несмотря на все усилия, никак не
удавалось приблизиться.
- Подведем итоги, – он слегка пригубил горячий чай с лимоном,
заваренный милейшей госпожой Стефферсон. – Никто не заметил ничего
необычного в поведении Мари Кросс в день перед убийством. Зато
через пару дней после того, как Марко отправился в морг, четыре –
вдумайтесь в это число, Гастон! – четыре человека видели на
территории Летнего Дома странного типа в черной шляпе.
- Смотрю, эта шляпа не дает Вам покоя, – Гастон, усевшись на
крышку комода, потягивал что-то из маленькой серебряной фляги.
Фигаро, почему-то, был уверен, что у Первого Зама там совсем не
вишневый сок.
- Покоя? Гастон, это полный бред! Предположим на минуту, что
этот человек и есть убийца. Тогда какого дьявола он светит своей
тюбетейкой сразу после убийства Сплита? Ему бы залечь на дно и
сидеть тише воды, ниже травы, а он разгуливает, как ни в чем не
бывало! Да, черт, хотя бы шляпу снял…
- И какой вывод Вы можете сделать из всей этой ерунды?
- Пока что только один, – следователь устало вздохнул. – И он
мне не нравится. Впрочем, пока это просто догадка, не более… Устал
я, Гастон. И очень хочу спать. Но сперва – есть.
- Я прикажу накрыть прямо здесь. Вы любите зеленый борщ со
сметаной?
- Обожаю. И не торопитесь запрягать повозку – я хочу прогуляться
перед сном. Мне надо все это обдумать…
Единственный мост в Нижнем Тудыме, в народе прозванный Часовым,
пересекал безымянный приток Строчки недалеко от стен Большой
Пружинной. Далее реку засасывала в себя через широкую чугунную
трубу фабрика, для того, чтобы выплюнуть уже на далекой окраине –
полную грязи, ржавчины, масляных пятен и мелкой стружки. Щуки и
окуни в этой каше не выживали, а вот знаменитые тудымские караси
вольготно плодились и размножались, достигая завидных размеров.
Есть их, правда, было невозможно и даже опасно: начиненная железной
шрапнелью и ядреной алхимией рыба не годилась в пищу даже свиньям.
Зато караси приятно светились в темноте, по этой причине став
модными завсегдатаями тудымских фонтанов и прудиков.