Ярослава любила на себя примерять образы своих героинь.
– Закажу себе кусок мраморной говядины с овощами на воке, – задумчиво дразнила мужа Ярослава. – Это по-японски. А на десерт… на десерт, пожалуй, тирамису с граните «Калуа». Ты как к японо-тайским вариантам?
Олег молча усилием воли давил в себе нарастающее негодование.
– Ты меня слышишь, дорогой? – Ярослава неслышно положила Олегу на колено левую руку с идеально отманикюренными ногтями.
– Слышу, конечно, – ничем не выдавая себя, улыбнулся Олег. – Мне бы просто жареной картошки с луком. И огурца, соленого и холодного.
– А на русской печи под лоскутным одеялом тебе не хотелось бы потом переспать? Не снимая валенок?
– С тобой? – непробиваемо подыграл Олег.
– А что?
Он метра на три, не больше, передвинул вперед Merсedes, потом отозвался:
– С тобой хоть сейчас.
– Молодец. Постоянная готовность номер один.
– Славка? – Олег откинулся на подголовник. – Ну чего тебе? Петляешь, петляешь, как лиса.
– Которая все равно прибежит в магазин. На воротник, – закончила Ярослава. – Да?
– Это все твои писательские понты.
– А ты у нас что, Лермонтов?
Олег вопросительно посмотрел на Ярославу:
– Это как?
Ярослава негромко и нарочито женственно продекламировала:
…Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть;
Как я любил, за что страдал
Тому судья лишь Бог да совесть.
– В принципе, да. Не хочу.
– Во-от по-че-му меня чуть-чуть начинают волновать кое-какие твои отвлечения.
– Можешь что-нибудь поконретнее?
– Не-ет… Что ты! – Ярослава изящно стряхнула сигаретный пепел. – Я еще в самом начале нового романа. В первых его главах.
– Ну и что? – дернул левой щекой Олег. Он не любил эти интеллектуальные кошки-мышки.
А она об этом тоже хорошо знала.
– Сюжет не позволяет пока вскрывать фабульного тайника. Главное сейчас, в первых главах, создать напряжение. Всколыхнуть интерес. Заинтриговать.
– Я заинтригован.
– Вот и замечательно. Кажется, пронесло. – Ярослава проводила взглядом вонзившийся в съезд на Рублевку кортеж правительственных машин с сиренами и мигалками.
Как же удивителен мир людей. Все знают друг про друга. Уж на что «ферма красоты», казалось бы, отделена и отгорожена от страстей внешнего мира и приглушенная замкнутость ее комфорта располагает к отъединению, ведь поступивший сюда сам, еще до порога «фермы», начал свою игру в прятки, избавляясь под руками пластических хирургов от чего-то, мешающего жить, а ведь это очень лично, сокровенно, здесь, на «ферме», через день или два все равно расшифрован, раскрыт, раскодирован.