– Как известно, детей ни в браке с вами, ни внебрачных у Александра не было, – снова раздался отвратный голос журналиста.
Яростная боль в груди постепенно утихала и сменялась уже знакомым чувством горечи. Тоска выползала из самых далеких глубин души и намертво переплеталась с каждым нервом. Дышать было тяжело, как будто я стояла в эпицентре огромного костра. Воздух при каждом вздохе обжигал легкие. Только сейчас я поняла, что по моим волосам катятся капли дождя. Пряди цвета горького шоколада промокли насквозь.
Я снова подняла голову, вглядываясь в серое неприветливое небо.
Да, определенно идет дождь. Причем, очевидно, уже давно.
Тогда почему я его не чувствую? Создатель… Да что я вообще здесь делаю?
Я придирчиво оглядела еще раз лицо своего собеседника и руки, держащие диктофон, но с ответом не нашлась.
Мужчина, видимо, решив, что графиня просто-напросто его игнорирует, нисколько не смутившись, продолжил:
– Камелия, почему вы предпочли не присутствовать на похоронах своего мужа, а наблюдать их со стороны? Ваш брак был не так благополучен, как считалось ранее?
С этими словами он шагнул ко мне. Теперь ушлый журналюга стоял уже непомерно близко.
Вот же… Да что он вообще несет? Какие похороны? Какой брак? Как он меня назвал?
Мысли одна за другой всплывали и тут же исчезали в тумане, причиняя головную боль и непонятные, но неприятные ощущения. Спустя пару секунд они усилились. Спазмы. Да. У меня начинаются спазмы. Согнувшиеся колени предательски задрожали, и я упала на землю, освобождая желудок от всего, что там было, прямо на нечищеные ботинки из кожзаменителя.
И даже этот факт не смутил журналиста.
– Ныне вдовствующая графиня Камелия Деверо, как и подобает истинной аристократке, с великим достоинством переносит горечь потери, навсегда оставившей отпечаток в наших душах, – самозабвенно заговорил он в диктофон.
Если бы я не настолько обессилела, точно помогла бы ему занять место рядом с тем, про чьи похороны он говорил.
Что бы сказать, чтобы он оставил меня в покое?
К моей радости, говорить ничего не пришлось. Еще до того, как меня перестало тошнить, чей-то резкий, холодный, устрашающе надменный голос прервал унизительное действо:
– Пошел вон, шакал.
Я с неимоверным усилием подняла голову – так же быстро, как, наверное, черепаха пробегает спринт.