– Еще были жалобы на нервные тики и мышечные спазмы.
– Тики? – переспросил Крейн. – И никакой боли?
Бишоп посмотрела на него с укором, словно желая сказать: «Я бы не стала ничего утаивать».
– Это не вяжется с кессонной болезнью, – продолжал Крейн. – По крайней мере, я о таком не слышал. Но я не понимаю, чем вы встревожены. Проблемы концентрации внимания, запоры, тошнота… все это неспецифические жалобы. Может быть, это просто стресс, вызванный работой. Ведь, в конце концов, люди находятся в необычных условиях и решают необычные задачи.
– Я еще не закончила, – возразила Бишоп. – На этой неделе ситуация ухудшилась. Три случая аритмии у людей, которые не страдали сердечными заболеваниями. У одной женщины – двусторонняя слабость мышц ладоней и лица. И еще два человека перенесли, как выяснилось, переходящее ишемическое нарушение.
– Неужели? – удивился Крейн. – Насколько тяжелое?
– Частичный паралич, неразборчивая речь. В обоих случаях это длилось меньше суток.
– А возраст?
– Около тридцати лет.
– Да? – Крейн нахмурился. – Для инсульта очень молодой возраст. Значит, два инсульта. Неврологические исследования проводились?
– Обижаете, доктор. Конечно. Неконтрастная томография черепа, ЭКГ, чтобы выявить побудительные причины для кардиоэмболических симптомов, ну и так далее. На станции нет прибора для снятия энцефалограммы, которую, как вы, без сомнения, знаете, делают в случаях приступов или комы, но, так или иначе, в этом не было необходимости. Все шло совершенно нормально.
Она снова говорила с некоторой резкостью. «А она ревнива, – подумал Крейн. – Это ее территория, и она не хочет, чтобы я туда заходил».
– Но, – сказал он вслух, – это первый симптом дисбаризма, о котором я сегодня услышал.
– Дисбаризма? – переспросил Корбетт, моргнув глазами в круглых очках.
– Декомпрессионной болезни. Кессонной болезни.
Бишоп вздохнула:
– Видите ли, я уверена, что кессонная болезнь здесь абсолютно ни при чем.
– Почему? Я считал…
Крейн замолчал. Он подумал, что Ашер так и не сказал ему, в чем же все-таки дело. Принимая во внимание особенности станции «Глубоководный шторм», сам Крейн решил, что это кессонная болезнь. Но сейчас ему пришло в голову, что с выводами он, возможно, поторопился.
– Извините, – продолжал он, помедлив. – Никак не могу понять, зачем же вы тогда меня пригласили.