— Что-то конкретное?
— Все, что сможешь найти в кратчайшие сроки, — немного подумав, все же добавляю: — В том числе и где она сейчас находится. Есть вероятность, что ее сегодня арестовали.
— Понял, к утру все будет.
— Спасибо. Жду.
Сбрасываю вызов и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Сквозь него смотрю на девочку, спящую на диване. Вика-Вика, что ж ты натворила? Зачем ты сделала это с нами?
Серые бетонные стены, окно под потолком с массивными решетками, две двухъярусные кровати и между ними стол. Вот и все, что меня окружает со всех сторон. Мои сокамерницы играют в карты и громко комментируют свои действия, а я никак не могу найти себе места. А всему виной он — Михаил Лютаев. При одной мысли об этом человеке неприятный холодок бежит по позвоночнику, а кожа покрывается колючими мурашками. Ненавижу, сволочь! Я ведь ничего не сделала. Даже дорогу перехожу всегда на зеленый свет или по зебре. За что?
На душе очень неспокойно, как там моя малышка? Переживает, наверное, сильно. Глубоко дышу, чтобы сдержать опять подступившие слезы и брожу из угла в угол, как зверь, запертый в клетку. Хотя я и правда в клетке, из которой не выбраться. Но самое страшное, что я не понимаю почему.
В коридоре слышатся шаги. Все оборачиваются на дверь и замирают. Та со звучным лязгом распахивается.
— Альпинская, на выход. — Ехидный голос надзирателя током проходит по венам, заставляя вздрогнуть. Нервно сглатываю, но не шевелюсь. — Оглохла, что ль? Или персональное приглашение нужно? — гаденько посмеивается и прожигает меня каким-то мерзким, сальным взглядом.
— Куда? — тихо спрашиваю его и робко делаю пару шагов вперед.
— Отчитаться забыл. — Его губы растягиваются в зверином оскале. — Сама увидишь.
Судорожно вздыхаю и выхожу из камеры. Теперь мне становится еще страшнее. Неизвестность и безнадега окружают со всех сторон.
— Лицом к стене, — послушно выполняю и чувствую, как запястья сковывает холодный металл. — Прямо иди. — Надзиратель небрежно толкает меня в нужном направлении. Опускаю голову и иду. Что еще мне остается? Дрожь сотрясает все внутренности, до боли закусываю губу, чтобы не заскулить жалобным щенком.
— Лицом к стене, — опять рявкает надзиратель рядом с какой-то дверью. Снимает наручники и распахивает ее. — У вас не больше десяти минут, — сообщает кому-то, грубо вталкивает меня внутрь и закрывает дверь.