– Так посмотришь?
В трубке помолчали.
– А тогда мир?
– Не знаю, – честно призналась Полина. – А хомячков сама разводи.
Потом был долгий перелет до Новосибирска и, наконец, пригородный поезд, который через четыре часа должен был остановиться на станции Чулымская. Попутчица ей попалась разговорчивая, даже слишком. Дамой она была весьма экзотической. Женщина-гусеница, называла таких Полина. На ней была розовая футболка с изображением кошки, которую растянули до размеров монстра арбузные груди (как метко заметили однажды классики). Ольга (а соседка представилась именно так), видимо, совсем не смущалась бесконечными складками, свисающими по бокам узкой джинсовой юбки. И себе, судя по всему, очень нравилась. Она без предупреждения перешла на ты, и, не задумываясь о том, интересно ли это Полине, стала излагать свои политические и житейские взгляды. Причем меры по восстановлению справедливости она предлагала самые радикальные. Сбросить бомбы на внешних врагов и поделить все нажитое олигархами внутренними было, по ее мнению, самым правильным решением. Дальше Полина узнала все о многочисленном семействе гусеницы. Был муж – тракторист, которого она не однажды гоняла с соседкиного огорода. Но он был ею прощен, поскольку, как известно, все они кобели. А «хрен на хрен менять – только время терять». И потом соседке тоже досталась по первое число. И эта гадина, к которой «и конный и пеший», ходила на работу с синяком. «Зеть» достался дочери безрукий, гвоздя не вобьет. Все книжки читает. Сын, чудесный работящий мальчик, «попал как кур в ощип» к гадюке, у которой «зубы-губы», но Ольгу не покидала уверенность, что она «костьми ляжет», а жизни им не даст. Стараясь не втягиваться в энергетический маятник, Полина все же с изумлением смотрела на женщину. «Да, – вспомнилась Полине статья Ленина о Герцене, которую заставляли читать на филологическом факультете. – «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа». Полина всегда представляла себе «народ» смутно, но все же ей романтически казалось, что прогресс изменил не только техническую сторону жизни. В какой-то момент ей даже подумалось, что такая Ольга не может быть реальной. Вдруг ее как будто накрыло прохладной волной. Лицо Ольги изменилось. Это была она же, но бесконечно лучше. С сияющими глазами, в которых светился ум. Она улыбалась. И было это так знакомо. И что-то должна была Полина сейчас вспомнить. Но Ольга напротив задвигалась, зашумела, зашуршала пакетами, и видение исчезло, оставив после себя странное, щемящее чувство потери. Полина тяжело вздохнула и демонстративно опустила глаза в книгу Замятина, раскрытую у нее на коленях: «Я думал: как могло случиться, что древним не бросалась в глаза вся нелепость их литературы и поэзии. Огромнейшая великолепная сила – тратилась совершенно зря. Просто смешно: всякий писал – о чем ему вздумается».