Ты умерла! Тебя не может быть здесь!
И всё же он её ненавидел.
Ненавидел за то, что она обрекла его на всё это, кричала и заставляла слушать её мольбы о смерти, истязала его душу кривыми зубами. Его сердце плакало, разрывалось на части, а подсознание проклинало эти часы, проведённые с нею.
Но он держался до последнего… Он плакал на похоронах, чувствуя не только горе, но и облегчение. Он был рад, что и её, и его муки наконец-то закончились.
Артём отвернулся от женщины в окне, напомнившей ему о жене, попытался успокоиться.
Это не она… Просто не может быть ею.
Женщина стала молотить кулаками по стеклу – удары разносились по коридору глухим «бум-бом».
Сердце перепуганного Артёма стучало так же.
На посту медсестры было так же пусто, как и в коридоре. Часы, циферблат которых так раздражал Артёма, куда-то пропали – на их месте осталось светлое пятно на грязной стене. Диван превратился в кучу разбитых досок, ворса и ржавых останков пружин. Ни кресел, ни телевизора не было. По стенам стекали густые мерзостные потёки, чёрная плесень поглотила весь потолок, не трогая лишь лампы, которые также нервно подрагивали, как и во всём коридоре.
Артём, оглядываясь, почувствовал себя одиноким и пустым. Словно это уже была не знакомая когда-то больница, а заброшенная тюрьма, по которой бродят тени прошлого. Чужие чувства, чужие мысли – все они превратились в невидимую пыль, которая оседала на полу и стенах, прилипая к густым потёкам.
Воспоминания, съедаемые плесенью… Она сожрала здесь всё.
Никого, кроме него самого, здесь не было. Он заснул в своей привычной квартире, а очнулся уже в заброшенном и состарившемся месте.
Артём долго стоял, оглядываясь и размышляя. Потом подошёл к стойке, заглянул за неё, спросил у пустоты «Есть здесь кто-нибудь?», ухмыльнулся в ответ своей глупости, а затем попытался взять листы бумаги, но они рассыпались от его прикосновения в пыль.
Здесь очень сыро. Почему они…
За спиной раздался скрип. Глаза Артёма широко распахнулись, он оглянулся на звук. Дверь, ведущая в одну из палат, была слегка приоткрыта. Он был готов поклясться, что все двери были закрыты, но тогда кто…
Звук завывающего ветра и леденящее дуновение окатило его. Кожа мгновенно покрылась гусиной кожей, страх своими липкими, мокрыми и холодными пальцами тихонько надавил ему на копчик – мурашки побежали вверх по позвоночнику. Следом за дуновением ветра послышался шёпот, который быстро перерос в молящие о чем-то в низком утробном тоне голоса. Они говорили хором, все сразу, и из-за этого невозможно было разобрать ни слова, ни даже звука.