– Стоит обращать внимание лишь на сны, явившиеся в промежуток времени от двух до четырех часов ночи. Ваш сон был в начале первого.
Марина садится на кровать, сбрасывает тапочки…
– В начале первого… – повторяет, замешкавшись, Иван Петрович. – По всей видимости, не носит предсказательного характера и свидетельствует о том…
Она вздыхает, кутается в одеяло, но так небрежно, что очаровательная ножка видна до самых бедер.
– … что впереди ситуация, которая позволит вам резко выйти на новый уровень. Маньяк с ножом – это обстоятельство, которое попытается прервать вашу прежнюю жизнь. И ваше счастье, если он когда-нибудь нагонит и, прошу прощения, зарежет.
– Зарежет?! – охает она, не отводя от «ангела-хранителя» расширенных глаз. – Мне будет больно?
– Зарежет не в физическом смысле. Смерть для нас – это прежде всего безвозвратность. И образ смерти во сне лишь подчеркивает эту самую безвозвратность. То есть, переворот в вашей жизни будет настолько основательным, что к вам, прежней личности, возврата не будет. Вы продолжите жить, но обновленная.
– Обновленная, – сонно повторяет Марина, зевая, даже не пытаясь прикрыть ладошкой розовый, как у кошечки, ротик.
Тяжело молодому человеку неполных тридцати лет играть роль «духовного отца» такой прелестной дочери.
Неладное стало твориться в жизни Чайки после того как родители купили ей двухкомнатную квартиру в спальном районе городе, и она повела самостоятельную жизнь. Сразу пошли невезения с многочисленными бой-френдами. Один мальчик пожил с ней месяц, потом исчез, прихватив на память пару ценных вещиц. Второй, красивый, как херувим, был наркоманом и тянул из нее деньги; третий вовсе оказался садистом и однажды так избил ее, что она с сотрясением мозга очутилась в больнице. Где она умудрялась находить таких? Любой солидный человек выложил бы целое состояние, лишь бы иметь это произведение искусства в своей постели. А с ней все какие-то мелко уголовные мальчики…
Что на этот раз ему расскажет Марина?
Быть может, тревожное предчувствие шевельнулось раньше, когда вышел из дома? Не было восьми часов, зябли руки без перчаток, но солнце вовсю играло на лобовых стеклах припаркованных машин, расчирикались лохматые воробьи, непрочный лед хрустел под каблуками, как осколки тонкого чайного стекла…
Какая-то баба в оранжевой безрукавке дорожного рабочего попросила сигарету. Он не курил, и от избытка хорошего настроения пошутил, сказав вроде того, что «здоровье, мамаша, беречь надо», на что баба сурово указала ему – «все равно помрем». Причем, ничего больше не добавила, да и эту фразу сказала рассеянно, даже не сразу, а спустя несколько мгновений. Вышло так, что просто бросила в спину – «все помрем».