Внезапно музыка закончилась, и я обнаружила, что уже не пою. В дверях стоит Матильда с подносом, полным всякой снеди, и прикрыв глаза, раскачивается в такт своему дыханию. А по щекам катятся слезы. Внезапно она очнулась, сердито поставила поднос на столик и ворчливо сказала:
– Умеешь же ты, цыпленочек, погрузить в ненужные воспоминания и вывернуть душу наизнанку, – и улыбнулась так сладко, что мне захотелось еще спеть. Только для нее – моей любимой Матильды. И поняла, что если сейчас не сбегу куда—нибудь, лопну как мыльный пузырь и некому будет вечером давать концерт.
– Матильдочка, вы тут с синьором Лима выпейте чаю с бисквитами, а я пойду немного прогуляюсь, а то у меня голова кругом – пение, концерт, я сама не своя, – я вдруг откуда—то знала, что пить чай с синьором Лима Матильде нравится почти так же, как слушать мое пение.
– Цыпленочек, далеко не убегай. Да и надолго не убегай.
А я уже бежала, со всех ног, со всех мыслей, которые толпились в моей голове. Я бежала и рыдала изо всех имевшихся у меня сил, а встречный ветер, как заботливый кавалер, вытирал мои слезы и нежно поглаживал по голове. «Ну—ну, цыпленочек, все как—нибудь устроится», – говорил он голосом Матильды.
Конец ознакомительного фрагмента.