— И никто не вмешался? — поразилась Оля.
— Никто, — подтвердил он.
— А чего пинками их не разогнали? Вас же там целая рать была,
как ты говориш, — подал голос Юдин.
— А жителей — сотен пять-шесть, — ответил Налойко. — И это
минимум. Начни мы их гонять, чужаки бы тут же ударили бы, не дураки
же. Настоящая бойня началась бы, гражданские бы путались под
ногами, и враги бы, скорее всего, прорвались бы. Не все, с потерями
— но большинство гадов бы ушло. Так вот, полкан наш, психанул
видать — народ то, совсем осмелев, смеяться начал. И он дал залп
прямо по толпе. Десятки человек разом погибли — старики, женщины,
мужики... Что тут началось! Народ рванул, куда глаза глядят — по
большому счёту прямо на нас. И именно в этот момент чужие ударили.
Там такая бойня была, слов не хватит описать этот ужас. Заклинания,
пули, стрелы, снаряды, гранаты, вертушки сверху палят, бойцы в
рукопашку лезут — с копьями, мечами, топорами и прочей приблудой.
Хаос начался, одним словом. Из-за того, что гражданские под ногами
путались, народу померло — тьма. И что самое поганое, часть вражин
таки прорвалась, самые матёрые из них.
Немного помолчав, прапорщик продолжил:
— Тогда много хороших ребят погибло, из-за дурости Чистакова. Да
и без ран, почитай, никто не обошёлся. Я чудом выжил — стоял с того
края, где Инна Владимировна колдовала. Крепки её щиты изо льда,
скажу я вам, весьма крепки. Мне повезло, прикрыла от магии, да и
самые сильные из чужаков к ней не лезли — не дураки же, под такую
дурь подставляться. А вот товарищам моим многим так не свезло, —
вздохнул он. — Я, как бой закончился, не сразу поверил, что свезло,
выжил, и даже ран почти нет — так, плечо вывихнул, ерунда. А
посёлок в руинах стоит, кишками да кровью всё вымарано. Смотрю на
всё, и такое меня зло берёт на полкана нашего, что сил нет. А он,
с-сука такая, стоит, целёхонек, ни царапины на нём. И самое ж
поганое — ничего ему за это не будет. Даже со службы не выгонят —
так, строгачём отделается. Ведь формально-то местные на стороне
врага выступили, почитай, предатели родины. И стоим мы, значит,
уцелевшие, смотрим на это всё, а он орёт, мол, хрен ли встали, в
погоню! Тут-то Костя и вышел. Ты, говорит, гнида конторская, что
наделал?! Нахрена, тварь, стрелять приказал? И не просто говорит
парень — орёт на полковника, как на шавку нашкодившую, весь в
крови, чья-то требуха с плеча свисает, голос злой, глаза горят, что
твой фонарь. Стоит, весь красным светом светится — и чувствую я,
как на меня накатывает чем-то... Хрен его знает, в общем, чем, но
дурным чем-то. А полковник ему в ответ, дурак, ничуть не хуже как
гавкнет, мол, ты чего, боец, пасть раскрыл на начальство?! Кем
себя, мол, возомнил, сопляк. А Костя его за шкирку, как котёнка, и
над землёй поднял, да повторяет — нахрена, скотина, по людям
стрелял? Тут Инна Владимировна ему и говорит — положи, мол, будь
ласков, полкана где взял. И будь у Чистакова хоть капля мозгов —
ему бы промолчать, но он-то к такому обращению не привык, да и
гонор не позволяет молчать перед подчинёнными. Не знаю, что он
сказал ему, не слышал, что-то совсем уж тихо бросил — а Костя как
возьми да психани! Воткнул меч в землю, и пробил грудину
полковнику. Пробил, сердце вынул и раздавил — прямо так, на глазах
у всех. Инна тут же гадость какую-то ледяную колданула, пополз
ледок к ногам парня. Видать, сковать хотела, но тот не попался.
Секунда — и он уже прямо перед ней стоит, глазом никто моргнуть не
успел. Все стоят, молчат, и он ей тихо так, спокойно говорит — все
вы, сволочи, одним миром мазаны, что конторские, что ты, что
чужаки, срать вам на всех, кроме себя. А та ему давай что-то про
нападение на вышестоящего офицера втирать, но он слушать не стал.
Попробуй, говорит, сука старая, призови меня к ответу — я твои
кишки по поляне размотаю. И глаза у него, знаете, такие были, что я
сразу понял — размотает. И её, и всех, кто полезет. Я рядом стоял,
видел всё и слышал. У парня реально что-то в голове щёлкнуло.