Он осмотрел меня, словно прикидывал, утащил бы, наступи стародавние времена или нет.
– Но ситуация изменилась, когда вы забеременели, понимаете?
– Нет, – нахмурилась я. – О нас говорили только люди… Разве нет? Оборотням плевать.
– Ошибаетесь.
Значит, пока я упивалась счастьем в «Авалоне», все, у чего есть глаза и уши, наблюдало за нами? Чтобы рвануть по живому?
– Оливия, – продолжил он. – Ваша беременность никому не была удобна. Она ослабила их. Вы понимаете это?
То, что я забеременела – это было очевидно.
У меня на седьмом месяце был большой живот – я была худой и маленькой. Ходила в свободных платьях, округлилась, было видно, что в положении. Я запоздало покрылась мурашками от страха – спустя год. Я была уязвима и не знала об этом.
Мальчики должны были меня защитить. Руслан должен был – я от него понесла.
– Крепитесь, Оливия, – лицо отца стало проникновенным. Сейчас он был похож на гробовщика, сообщавшего плохую новость. – Я выяснил, что вам подмешали растительное снадобье для аборта. Оно вызывает спонтанное превращение плода. Это фатально.
Я почувствовала, что дрожу – прямо под ладонями его сына.
– Накануне вы ели миндальные пирожные. Снадобье подмешали в муку.
Боль ударила по нервным окончаниям – как рассерженный удар плетью. Я открыла рот, но не смогла вдохнуть – как тогда, в кабинете «Авалона».
Я любила миндаль. На меня обрушился поток воспоминаний: накануне я просила кондитера приготовить миндальные пирожные. Миндаль был из Перу. От другого меня тошнило.
Я съела два. Они крошились на подол шифонового платья, застревали в складках ткани на круглом животе. И мальчики были со мной. Я увидела своим внутренним взором это так ясно, что чуть не заорала.
В этот момент я полностью и безоговорочно поверила старому льву. Как иначе он мог узнать, что я ела накануне?
– Подозреваемых несколько, Оливия. Главные из них – ваши бывшие хозяева.
– Нет, – я едва справилась с голосом. – Нет…
Я больше ничего не могла добавить – горло и грудь сдавило. Лев не знает, что творилось с моими парнями, когда они поднялись наверх и увидели…
Они не могли.
– Зверю ваша беременность была неудобна, – продолжил он.
– Нет, – заныла я в голос, слезы хлынули по щекам.
Ребенок подвел черту нашим отношениям, а Зверь был одержим мной.
Помню, как он сорвался на Руслана за то, что тот трахнул меня первым, да еще обрюхатил «Фасольку». Они подрались – наверное, в первый раз серьезно, и я увидела, как он всадил свой нож брату в брюхо. И не на смерть, а так, напоследок, потому что я закричала, умоляя их прекратить.