Он показывает на мое уродливое коричневое платье горничной. После начала восстания главной мишенью для реформистов стали ищейки. Вот почему Блэквелл велел нам не носить официальную форму, скрывать свою личность, вот почему он послал нас жить в Рэйвенскорт, не выделяясь среди прочих слуг короля. И вот почему я сегодня отвлеклась, почему сделала ошибку. Потому что если бы мне не надо было возвращаться в Рэйвенскорт… Я снова сжимаю руку в кармане.
Мы сворачиваем с Уэстчип на Кингсхед – темная сырая улочка, набитая лавчонками, у которых сейчас закрыты ставни и наглухо заперты двери. В самом конце ее – исцарапанная деревянная дверь, над ней зеленая деревянная вывеска, где золотыми печатными буквами написано: «КРАЙ СВЕТА». Калеб распахивает ее небрежным тычком. Внутри полно народу: пираты и воры, пьяницы и бродяги.
По большей части они уже пьяны, хотя день едва-едва перевалил за полдень. В одном углу шумно играют в карты, в другом вскипает драка. Между ними жмется трио музыкантов, тщетно пытаясь заглушить шум драки и выкрики публики, приветствующей удачный удар.
Старый седой хозяин по имени Джо наливает стаканы за стойкой. Как только мы подходим, он подвигает каждому из нас пенящуюся кружку эля и смотрит, как мы делаем первый осторожный глоток.
– Ну? – спрашивает он, скрестив руки на груди.
Калеб давится, расплевывая эль по стойке.
– Не слушай ты его. – Я двигаю локтем Калеба в бок. – Отличный эль!
Джо воображает себя великим знатоком эля и каждую неделю варит иной состав, испытывая его на клиентах. Самый худший из всех возможных вариантов был на прошлой неделе, в него Джо добавил какую-то эссенцию жареной свинины. «Зачем съедать ужин, если можешь его выпить?» – спрашивал он. Сегодня в эле ощущается оттенок розмарина и еще что-то, чего я не могу определить.
– А это что? – спросила я. – Лакрица?
– Не совсем, – фыркает Джо. – Надеюсь, у вас нет сегодня важных дел.
Мы замечаем в глубине зала Маркуса и Лайнуса, сидящих за нашим обычным столом, и пробираемся к ним. Калеб протягивает руку мне за спину и пододвигает стул. Я рдею от приятного чувства, что это для меня, а он проносит стул мимо и садится сам. Секунду я стою, чувствуя себя дурой, потом пододвигаю себе другой стул и сажусь.
– Что с тобой стряслось? – спрашивает Маркус, показывая на меня рукой, в которой зажат стакан.