– Должен вас предупредить об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
Зинаида Петровна перепугалась:
– Предупреди, родимый, предупреди.
Тело майора покинуло помещение.
Разваливают уголовное дело, – все, что осталось от лейтенанта, одна тоскливая мысль, – перспективное дело разваливают.
– Я Надю тоже предупреждала, – не могла успокоиться пенсионерка…
Все-таки мысли редкие суки.
– Не будь дурой, говорю, за бутылку водки убивают, а тут целая квартира. Ко мне вон тоже приходят, – она посмотрела на нас со Шпаком, – такие же молодые. Будто вам больше заняться нечем. Мы, говорят, будем три тысячи рублей каждый месяц платить. Государство вас стариков забросило, не может обеспечить достойную старость, а мы хотим, чтобы вы подольше жили. Справедливость должна восторжествовать. Мы работаем от правительства города Москвы. А сами бумажку в нос тычут и где паспорт лежит спрашивают. Как же!.. Так я и подписала. Да хоть от президента! – Зинаида Петровна с вызовом посмотрела на Шпака. – Отравят тебя! Я ей так и сказала – отравят!
У меня железное алиби! – рассматривая закругленные носы собственных туфель, вспомнил, наконец, девятое мая. – Как я забыл?
На свободе меня ожидало яркое солнце. Опьяненные солнцем люди спешили за водкой, сама природа толкала их. Она хотела выпить с бабой Надей, с майором, с Эльвирой, с каждым из ныне живущих и где-нибудь на шестимиллиардной рюмке, утратив все свои тайны, потеряв контроль над собой, сломаться и захрапеть под кустом. Пусть пьяные птицы, качаясь, поют на ветках. На тонких ветках, – думал я по пути в гастроном, – пусть!
До магазина с нормальными ценами ходу минут десять (кыш с дороги! вороны и воробьи; голуби – кыш!), я рассчитывал оказаться у цели через три, максимум пять минут. Но… с каждым шагом желание природы слабело.
А тут еще, возле самого входа в гастроном, баба Валя с протянутой рукой. – Подайте, Христа ради! – И не то чтобы двойник или одного лица с покойницей, но и ошибиться невозможно. Поставь несколько старушек в ряд, как на опознании, попроси указать на соседку, умершую семь лет назад, – не задумаюсь, – да вон она, у дверей. Людской поток огибает ее, словно камень, не замечая.
…вода и камень… не слитно и нераздельно… две природы одной природы… просто стоит, обозначая: мы рядом… всякая мелочь крутится в голове, когда выгребаешь мелочь, бумажки оставляя в карманах.