Нет, не были они спокойны. Они давно знали, что их могут убить. Это понимали не только Николай Александрович и Александра Федоровна. Это понимали девушки. Об этом свидетельствует найденное в книге Ольги Николаевны стихотворение «Молитва»:
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Об этом же, о грядущей смерти от рук своих тюремщиков, писал в одном из последних писем Боткин: «Я уже умер. Но еще не похоронен».
Но одно дело понимать: нам отсюда не выбраться живыми, они все равно нас убьют, и совсем другое осознать, что час настал: ЭТО СЛУЧИТСЯ СЕЙЧАС.
Они смотрят на убийц настороженно. А сердца уже трепещут. И в груди каждого поселился холодок. И у каждого – одна и та же мысль: неужели сейчас меня убьют? Они перебрасываются короткими тревожными фразами. Наверное, это делали только девушки.
Алексей молчал. Он уже был маленьким, но настоящим мужчиной. Он уже понимал, что значит быть Наследником, и прекрасно умел вести себя как будущий Император. Известен случай, как он вошел в кабинет отца (тогда еще императора), который слушал доклад одного из чиновников. Чиновник докладывал сидя. Не прерывая доклад, он протянул Алексею Николаевичу руку. Алексей Николаевич не подал руку в ответ, а остановился перед чиновником, глядя ему в лицо. Тот смутился. Некоторое время он сидел, потом поднялся на ноги. И только после этого Алексей Николаевич поздоровался с ним. Когда мальчик вышел из кабинета, Николай Александрович сказал: «С ним вам будет труднее, чем со мной».
Такой мальчик по возрасту, но уже взрослый и сильный характером мужчина по сути своей не мог позволить себе проявить слабость перед глазами отца, матери, сестер, слуг и этой черни, что стояла перед ним.
Слуги тоже молчали. А вот девушки могли говорить. Какими были их последние слова? Кудрин напишет, что после объявления Юровским решения о расстреле раздались женские голоса: «Боже мой! Ах! Ох! Что же это такое?!» Если и было произнесено именно это, то эти восклицания ни о чем не говорят. Сказать что-то о внутреннем состоянии обреченных могли их реплики, адресованные друг другу до объявления о расстреле. После него все заглушил страх. «Боже мой! Ах! Ох!» – это кричал ворвавшийся в их разум страх. А фразу «Что же это такое?!» можно приписать только Демидовой.