— Мы тут подумали, но все же твое мнение будет решающим, не
связано ли то, что происходило в Школе с Игнатом? Ведь именно после
его смерти все резко заглохло.
— Маловероятно. Если ты думаешь, что директор был глав-боссом,
то это не так, только если непосредственно в этой локации,
ограничивающейся Каслом. — Я вспомнил фразу, за которую уцепился во
время наполненной пафосом, ну а как же иначе, предсмертной речи
Игната. «Когда я получил предложение использовать Эльзу Бойнич...».
От кого получил? Кто владеет информацией по экспериментам
«Маготеха» и может знать определенные параметры конкретного
человека? Тут должна быть замешана шишка покрупнее Игната, и эта
мысль никак не давала мне покоя.
— Я так понимаю, что ты владеешь определенного рода информацией,
но по определенного рода причинам в данный момент делиться ею не
будешь? — усмехнулся Любушкин.
— Скажем так, я не думаю, что Игнат как-то замешан в этих
патриотических кружках, только если в том, что по какой-то причине
не ограничивал своих миньонов в организации этих самый кружков на
подведомственной ему территории. Хотя, лично я думаю, что плевать
он на них хотел, и просто внимания не обращал на эту возню в
песочнице. Это все не слишком логично и не вяжется с комплексом
бога и манией величия этого урода, — я потер подбородок, колючий от
пробивающейся щетины.
— Тогда, если исключить причастность директора, то, может быть,
они поняли, что от этих ничего не добиться, чего им хотелось на
самом деле? — спросил Любушкин, делая презрительный акцент на
«этих», чтобы было понятно, кого именно он имеет в виду.
— Может быть, хотя, вряд ли. Вот что, я так понимаю, что вы
остаетесь пока в школе? — Любушкин сосредоточенно кивнул. — Думаю,
что нельзя сбрасывать со счетов, и то, что они пока решили
затаиться. Тут же полно всяких следователей было, выясняли
подробности и вполне могли заметить нездоровое шевеление в кампусе.
Сейчас же все в порядке и вполне можно возобновить свою не совсем
законную и абсолютно небезопасную деятельность. Так что Кузю надо
как-то протрезвить, чтобы к объявлению первой после длительного
перерыва встрече, он предстал перед кураторами чисто выбритый,
благоухающий одеколоном, и трезвый, в отличие от всех
остальных.
— Что ты хочешь этим сказать? — Олег прищурился.