А тут хрен чего поймешь вообще. Даже со страной не понятно —
может и Россия, а может и Польша какая с Литвой вместе. Одежка-то
одинаковая у простонародья. Хотя как крестьяне в Венгрии той же
одевались или там у тех же чехов или даже и франков?
Тощий алебардщик все так же тщетно тщился.
Паштета осенило. Как ни крути, а повезло с доктором в аэропорту
встретиться. Та длинная и старательная лекция о болезнях на войне
еще не успела выветриться из головы, потому сложив один плюс один
Паштет спросил горемыку-часового:
— Diese Krankheit für eine lange Zeit mit Ihnen , Hansi
? — но то ли сама фраза оказалась сложной, то ли Пашин
хохдойч, который еще не был изобретен и пока немцы на нем не
разговаривали — показался невнятным, но так или иначе, а засранец
не понял, что пришлый осведомился о том, давно ли у него эта
болезнь.
Раз часовой не понял, попаданец попробовал упростить вопрос и
задал его так:
— Dulangekrankt? (Давно
ты болен?)
Теперь до Ганса дошло и он сначала выругался, потом что-то бурно
залопотал, махнув рукой так широко, что охват покрыл весь
лагерь.
— Лянгзам, камарад, медленно и спокойно давай — продолжил
содержательную беседу Паштет.
Камарад натянул портки и принялся за тягучий и подробный
рассказ. На радость Паши удавалось понять через два слова третье,
да еще чуточку грамматика помогала. Каши бы поесть перед таким
разговором, очень бы уместно было, сил на понимание уходило — как
мешки таскал. К счастью в разговор включился и один из торгованов,
который почему-то заинтересовался вопросом.
Правильно, или нет, а представилось в итоге Паштету, что сам
хмырь этот болеет животом и головой уже неделю (так получалось если
считать, что хворый показал сначала два, потом пять — то есть всего
семь своих грязных пальцев), гадить хочется постоянно, да без толку
— нечем, жрать неохота, тошнит и вообще — все плохо. Да весь лагерь
болеет, чего уж, даже и сам херр хауптман.
— Басурмен грязен и нечист, с того и хвор, ныне ж изгнил и
немощен — буркнул торгован. И это Паштет понял отлично. Значит, все
же — русские вокруг, бани эти, непривычные для иноземцев, привычка
мыться — нехарактерна для Европы. Такие чистоплюи русские были, что
даже и потом европейцев это удивляло. Попадался как-то Паше
пасквиль французского маркиза де Кюстина, так все в Российской
империи было для него гадко и мерзко, разве что о мужиках
российских писал с восторгом, дескать, здоровенные все и чистые
постоянно. Правда, был маркиз гомосеком, так что не мудрено.