Паша ошалело смотрел на стоящего у входа в странный лагерь
мужика с алебардой. Впору было выматериться. Вот стоило столько
всего пережить, ломясь в дурацкий этот портал, рисковать своей
шкурой и вот оно искомое. На такое Павел, по кличке Паштет никак не
рассчитывал.
Немцы в его представлении могли быть какие угодно — благо
приятель и коллега Лёха, закинутый этим же порталом в самое начало
Великой Отечественной живописал самых разных фрицев в разных
конторах служивших как разительно отличавшихся и внешним видом и
выправкой и удалью, да и формой разнились так, что впору глазами
хлопать от разнообразия. Всяк на свой лад и на свой манер! Фуражек
разных - и то с десяток! И оружие разное со всей Европы. Потому
увидев зольдата в голубой униформе и с нелепым пулеметом Шоша -
попаданец бы и ухом не повел.
Но таких немцев никак не ожидал увидеть — с алебардой и в словно
шутовской пестрой одежонке, впрочем в сочетании с грозной и явно по
всем признакам — боевой, привычно удерживаемой в лапах и остро
наточенной алебардой — шутом этот прохвост не выглядел. К такому
Паштет совершенно не был готов.
Алебардщик встретил местных как старых знакомых, кивнул
привычно, а вот на Пашу поглядел строго и как-то очень по —
эстонски протяжно выругался:
— Вые пистуу?
Что странно — прозвучало это как-то вопросительно и не
враждебно. Подозрительно, настороженно, но не враждебно.
— Ферштее нихьт! — пожал Паша плечами. И поглядел внимательно в
глаза спрашивавшему.
Часовой надулся, отчего его испитая бледная морда с серой кожей
как-то даже и порозовела и сказал гордо:
— Ишь Ханси Офенхельт!
Тут он ткнул себя пальцем в грудь, прямо в кожаный камзол весьма
грязного вида. Потом грязным пальцем ткнул Паше в грудь:
— Вые пистуу?
— Ах, вер бист ду, ты меня спросил? Кто ты есть? Акцент у тебя,
Ханси, камрад, фантасмагорический — облегченно вздохнул Паштет, в
то же самое время, как мысли у него в голове заметались кучей
вспугнутых летучих мышей. Ранее сработанная легенда, в которой Паша
и впрямь решил по совету Лёхи быть театральным администратором
рассыпалась мелкими брызгами. В течение короткого времени надо
лепить новую, причем времени-то как раз мало.
И тут надо было угодить в десятку с первого раза, потому как
местные — условно сказать — русские, Паштета явно за своего не
приняли и спровадили к чужакам «немцам». Если и тут не получится
договориться — придется сидеть между двух стульев, то есть на полу
холодном и черт его знает — как в этом времени, а может и в этом,
ином от земного, мире быть неприкаянным. Потому как Паштет сейчас
один как перст без друзей и знакомых. А человек — существо
социальное, одиночку же всегда обидеть просто и легко.
