- Как же иначе, барин! – немедленно
отозвался, позабыв морщить лоб от боли, ямщик. – Сами-то мы
Кухтерины. Отец, Царство ему Небесное, Николай Спиридоныч, канским
купчинам гильдейским за лошадями ходил. Чужих, аки своих выхаживал.
И казачкам засечным с конягами помощь оказывал. А хде он, там и я
ни ем.
- Сами, почему коней не
разводите?
- Охохонюшки, барин! Справное-то
животное поди и до пятидесяти рублев доходит. А где я?! Четвертную
бумагу и видал-то единожды. И то в руках гостя торгового. С извозу
ежели рубли три за зиму нашкорябаешь с добрых господ – и то ладно.
Многие и того домой не привозят… Времена ныне таки… Толи копейку в
кошель, толи голой попой в сугроб. Лихие, опять же, озоруют…
- А власти чего?
- Окружные-то? А им-то чево? Им
жалова с Рассеи идет. Што им до нас? Деньгу и ту, поди фердь-егеря
привозят. Окромя купчин, да ссыльных и не нужны никому.
- А губернские чегож?
- Те, барин, поди и не ведают о нас,
- хмыкнул извозной мужичек. Полдня везший нас по лютому морозу,
потом раненый, но так и не захныкавший, не пожаловавшийся ни разу.
Стальной мужичек!
- Но ведь тракт государев…
- То так.
- И извоз по тракту – государево
дело. А для Сибири – дорога эта так и вообще пуповина.
- Складно у тебя выходит, барин, -
кивнул Евграф. – А мы, при извозе, значицца навроде мамкиного
молока, что не рожденное дитятко окормляет.
- Выходит так, - улыбнулся я. – Вы
людей возите, а это кровь Сибири нашей.
- Складно, - и вовсе обрадовался
возница. – В Термаковскую деревеньку вернусь, земелям передам –
порадую. Мне за то и любо ссыльных-то возить, что у них завсегда
складно речи весть выходит…
- А если бы было у тебя пара лошадок
справных?
- Ишто? Издохла бы животина к весне.
Я сена коровенке едва надергал, а коням еще и овса положено.
Вымогатель. Наверняка ведь уже понял,
что трофейные лошади ему могут достаться. И деньги из загашников
злыдней видел. Вот и намекал – чего бы мне не поделиться доходами?
А и, правда. Чего мне, жалко что ли? Герман Густавович одного
жалования по службе государевой до десяти тысяч в год должен
получать. Да в саквояже двадцать тысяч ассигнациями – батюшкин
гостинец. От матушки, уже года три как почившей, наследство –
шестнадцать тыщщь золотом – тоже с собой. В Санкт-Петербурге, в
Государственном Банке, девять серебром, и двести с лишним акций
Кнауфских заводов в Уральском горном округе примерно на двести
тысяч серебром – это уже от отца. Дядя, отцов брат, Эдуард
Васильевич Лерхе – калужский губернатор письмо присылал, писал –
коли нужда будет, мол, скажи. В пределах двадцати – тридцати тысяч
поможет. Недавно у него жена скончалась. Дети еще не успели
вырасти, так что он, похоже, надо мной решил попечение взять.