Совсем немного до деревни осталось — послышалось сзади шипение
змеиное. Обернулся парень — а их змей огромный догоняет. Уже и
пасть разинул. Выхватил сын кузнеца молоток и швырнул на землю —
тотчас расступилась земля и поглотила змея.
Вот и до ограды деревенской уж рукой подать. Глянул парень — а в
воротах сам Речной Король стоит, да так он страшен, что не опишешь.
Морда жабья все в наростах, глаза мертвые, рыбьи. Вместо рук клешни
стальные зазубренные, а ног и вовсе нет — щупальца осьминожьи. А в
одной клешне копье зажато, наконечник так и сверкает.
Увидал Король беглецов, захохотал жабьим ртом беззубым, да
копьем размахнулся. Вот тут-то испугался кузнецов сын. Не за себя —
за невесту. Дрогнул он — и тут же упал замертво. А чудище
захохотало снова, схватило девицу за руку, да и рассыпалось с ней
вместе водяной пылью.
Давным-давно это было. Когда
Утренняя Заря с Вечерней за красавца-Месяца спорили, когда Солнце у
бедняка в восприемниках ходило, когда Смерть лекаря учила, жил в
одном таборе лихой джунгаро. И ловок он был — зайцу на бегу кончик
хвоста сбреет, ни шерстинки больше не заденет. И силен — завязнет в
грязи повозка, кони споткнутся, так он вытянет. И в песнях первый —
соберутся все таборы, сколько есть, на большой сход, никто его не
перепоет.
Был у джунгаро добрый конь — верный
друг, была заветная дедова плеть, была и удача, а больше настоящему
джунгаро и желать стыдно.
Одна только беда у джунгаро была —
не мог он найти себе жены. Хоть и любили его девицы — и
джунгарки-плясуньи, и крестьянки-хозяюшки, и важные горожанки, и
даже не одна княжеская дочь из-за лихого красавца слезы лила — а
только ни одна ему по сердцу не пришлась, ни одна в душу ему не
заглянула.
Раз на большом сходе приглянулся
джунгаро гадалке. Взяла гадалка его за руку, заговорила с ним
ласково, да видит — не понравилась. Озлилась тут гадалка, ударила
парня по плечу хлыстом да как закричит:
— Коль я тебе не хороша, иди-ка
поищи двенадцати братьев сестру, самого Баргота невесту!
Сверкнула глазами, да и пошла к
костру плясать.
А джунгаро с того дня покой потерял.
Только и думает, где бы найти Баргота невесту, двенадцати братьев
сестру! Маялся-маялся, пришел наконец к баро, попросил
благословения уйти из табора, поискать девицу. Крепко загоревал
баро. Храбреца из табора отпустить — что руки себе отрезать.
Ловкача отпустить — что ноги отрубить. А певуна отпустить — что
сердце из груди вырвать.