И ладно
бы по делу использовали, а то так, на всякую ерунду, что слова доброго не
стоит. Казалось бы, подними свой зад, влезь на дерево да собери у себя в саду
сочную ягоду еленики, так нет же, сидит над магическим кругом, ураган на дерево
призывает. А тот ураган возьми и повыдергивай все деревья в саду с корнями да
свали все на дом недоумка, тьма его за ногу. И сидит, потом, заново колдует,
халупу свою отстраивает.
Так это
полбеды, с такого как раз темной силы и немного остается, где ж ей взяться,
когда надо деревья над домом недоумка кружить, тут и светлая и темная стороны
обе — язык на плечо и еле дух переводят. А вот как начинают люди друг другу
пакости делать, тут уж держись. Одни пакостят, другие защищаются, вот тут-то и
клубится она, тьма, черным туманом, только успевай выжигать.
Амир
вернулся в спальню и лег на кровать. Надо спать, завтра лететь в Герону, у
мальчика Сагидара при первом обращении из пасти вырвался огненный сгусток,
парнишке всего девять, обращаются обычно годам к двенадцати. Неужто королева
Эллирия сделала такой подарок мужу и всей Андалурсии — Огнедышащего Дракончика?
Мальчик ослабевший, сюда его не повезут, да и травница там удивительная выискалась,
вроде как она вылечила сынка Сагидара. Завтра он во всем разберется, а сейчас
попробует заснуть.
Эррегор
сомкнул веки, и сон навалился на него, будто тяжелый покров опустился на разгоряченную
голову, через минуту он уже крепко спал и видел во сне своих подросших
амиранов.
***
Болигард
выслушал короля с королевой, всех свидетелей, королевских девинов и так ничего
и не понял. Принц в дракона обратился, пламя изрыгнул, дерево поджег — ему его
чуть ли не под нос сунули, будто он обгоревших деревяшек не видел! — но причину
такого раннего обращения никто объяснить не смог. Драконья лапчатка в качестве
панацеи от всех болячек вызвала у Сардима лишь ехидную усмешку, поскольку всем
известно, что название это произошло исключительно из-за схожести листа растения
с лапой дракона, а никак не из-за каких-то особенных, целебных для драконов
свойств.
Утром,
когда собирались в путь, Сардим упросил Эррегора понести его с собой, он на дух
не переносил моравов. Амир поворчал для порядка, мол, сколько можно на чужом горбу
ездить, но все же милостиво позволил старому другу усесться себе на хребет, и старался
не смотреть на Алентайну, обиженно супившую брови. Не носил он ее никогда на
себе и не понесет.