Еще один, так сказать, коллега.
— Чего тебе, Мо?
Мо — мой ровесник, ему шестнадцать, и тоже изгой. Вот только я
изгой, которого не трогают, а он — которого можно лупить ради
развлечения. С развлечениями у нас небогато, поэтому каждый
веселится, как умеет.
Я не благородный рыцарь в сверкающих доспехах, не защитник
слабых, и Мо люблю не больше остальных. Но, видя свежий фингал у
него под глазом, все же морщусь.
— Кэм, это правда, что твой отец убил твою мать?
А вот это сюрприз. Удивленно распахиваю глаза. В голове сразу же
рождается куча вопросов: «Кто тебе сказал?», «С чего ты взял?»,
«Какое твое дело?»… Но произношу только короткое:
— Да. — А потом отворачиваюсь, делаю шаг вперед в такт движению
очереди.
— Да я… это… — Мо продолжает идти следом. — Предупредить хотел…
Ребята считают, тут таким не место…
Крепко сжимаю губы и несколько раз глубоко дышу, чтобы унять
подступившее к горлу бешенство.
— Каким — таким? — спрашиваю глухо, не оборачиваясь.
— Детям преступников.
Бешенство проходит, теперь меня душит смех. Скажите-ка мне, кто
здесь дети и кто не преступники? Понимаю, что дело вовсе не в том,
за что отбывает срок мой отец. Раз откуда-то всплыла эта
информация, то выплыла и сопутствующая ей — я из богатой семьи,
Верхнего мира, как говорят здесь. А вот за это в нашем, Нижнем
мире, могут даже убить…
Дергаю плечом.
— Расслабься, Мо.
Но он не унимается и только подтверждает мои умозаключения:
— Они хотят тебя проучить, говорят, за твою семейку.
Слово «семейка» режет слух. Хотя чего я хочу? У меня нет ничего
и никого, кого можно было бы назвать серьезным словом «семья».
— Тебе-то что? — На этот раз все-таки оборачиваюсь. Встречаюсь
своими со светло-серыми глазами Мо. Выцветшими, как у старика, а не
подростка.
Он мнется, пожимает тощими плечами, но все же отвечает:
— Ты единственный, кто меня не бил.
И мне хочется сделать это прямо сейчас. Взять и ударить. Резко,
жестоко, без всякой причины. Сдерживаюсь. Только сжимаю свободную
от подноса руку в кармане в кулак.
Больше ничего не говорю, мне нечего сказать. Меня поражает этот
сгорбленный тощий тип с подбитым глазом. Он ведь живет в том же
мире, что и я, так как в нем еще умудрилась остаться наивность?
Если кто-то тебя не бил, значит, он хороший, а остальные
плохие?
Не считаю себя хорошим человеком, будь я им, у меня было бы
желание вступиться за того, кого избивают на моих глазах. Но его
нет. Не до смерти — и ладно. Убить можно лишь раз, а избивать
каждый день. Так что Мо ничего не грозит. Никто не хочет потерять
забаву.