Егорыч собрался быстрей обычного. Этого снега он ждал с нетерпением – ему предстояло в очередной раз посмотреть, как будет работать молодая собака. Они пошли в самые заветные места, о которых знал только он, где едва заметные приметы и следы показывали, что тут точно жили соболя. Опыт старого охотника не подвел – Боцман загнал на дерево большого «кота», Егорыч дал собаке «поработать». Рассмотрев зверя получше, он увидел, что хвост распушенный, а значит соболь вылинял. Егерь поднял ружье, долго примерялся, стараясь выстрелить в тот момент, когда среди веток будет хорошо видна голова. Зверь падал, обламывая тонкие замерзшие ветки. Собака перестала лаять и бросилась к месту падения. Темно-коричневая блестящая шерсть скользила по веткам. Боцман подбежал к соболю, когда тот уже лежал на земле. Подскочил, вцепился, азартно несколько раз подбросил, перебирая зубами. Егорыч строго прикрикнул, пес вроде бы выпустил зверя, но потом опять схватил и, лишь когда хозяин крикнул второй раз, нехотя положил соболя на землю и суетливо забегал рядом, посматривая наверх на дерево, словно ожидая, что там еще будет добыча.
Потревоженная лаем собаки и выстрелом совсем рядом прокричала сойка. Егорыч бережно поднял соболя, отряхнул снег, иголки, подозвал собаку и достал из кармана печенье. Боцман быстро его разжевал, проглотил, а потом стал нюхать соболя, смотреть хозяину прямо в глаза, очень сильно вилять хвостом и, обнаглев, попытался даже прихватить его зубами. В другое время, при других обстоятельствах Егорыч повел бы себя строже и наверняка наказал бы собаку. Но в этот раз, держа в руках еще теплого зверя, он понимал, что этот соболь – первый для Боцмана и один из последних для него. Он только улыбался, вздыхал и ничего не делал, да и не думал, наслаждаясь охотой.
День приближался к обеду, когда они вернулись в зимовье. Вечером, сидя у печки, Егорыч чаще обычного разговаривал с собакой. Боцман слушал ровный, хриплый голос, для приличия крутил головой и, лишь услышав кличку, вздрагивал, смотрел в глаза, морщил нос и растягивал в собачьей улыбке черные губы. Потом опять ложился, шумно дышал и с интересом смотрел, как от выдыхаемого воздуха летают лиственничные иголки.
Жизнь шла своим чередом. На следующий день пес загнал несколько белок, потом еще соболя и еще. Постигая охотничью науку, он кружил по тайге и работал, работал. По вечерам, лежа под нарами, засыпал, слушая гул печки, во сне вздрагивал, перебирал лапами, переживал увиденное за день. По всем правилам охотничьей науки ему бы не растягиваться в тепле, а свернувшись калачиком спать на снегу в ямке или, на худой конец, в сенях зимовья, но хозяин не оставлял его на улице. Просто жалел.