Я чуть не задохнулся от переполнявших меня эмоций. Гнев,
ненависть к шиноби, что меня изуродовали, бессильная злоба от
осознания того, что я уже вряд ли что-либо смогу сделать, страх,
что я не смогу нормально ходить. Все это смешивалось в дикий,
гремучий коктейль, и я пытался с ним справиться.
Много позже я понял, что невозможность ходить сыграло немалую
роль в моей борьбе с самим собой. Не имея возможности встать и
начать все крушить, я был вынужден сжимать зубы, шипя проклятия,
сжимая раскалывающуюся от боли голову руками, и сидеть. Сидеть на
кровати, чувствуя все увеличивающуюся злобу, бессильную,
обжигающую, столь знакомую, но почему-то совершенно не родную.
Вместо ощущения силы, что давала ненависть, я почувствовал, как она
выжигает что-то внутри меня, принося с собой боль.
Не знаю, сколько времени прошло, но осознал себя я свернувшимся
калачиком и тихо поскуливающим. Ноги все так же не отзывались на
мои команды, так что, я их просто руками подтянул к себе и так и
замер. Теперь меня терзали другие эмоции – отчаяние, страх, паника.
Я остро осознал свою беспомощность, слабость. До сих пор я считал
себя самым сильным, величественным, но сейчас я был самым
беспомощным и никчемным.
На глаза попался подавитель. В голове было пусто, что было
крайне непривычно. И двигаться совершенно не хотелось, но надо было
надеть этот чертов ошейник. Конечно, сейчас я чувствую только
апатию, но зная себя, легко можно понять, что меня снова накроет. И
тогда у меня начнется истерика.
Даже странно, что я еще могу думать нормально.
В поле зрения попала лисья рука – звучит странно, на самом деле
– и забрала ошейник. Через несколько секунд я почувствовал
прикосновение к шее, легкое давление, но апатия никуда не делась. А
потом мне стало резко не до этой странности.
Я почувствовал прикосновения к голове. Осторожные, мягкие.
Удивленно прижав уши, я оглянулся и увидел Алику, что сидела и
гладила меня по голове. Следом я почувствовал, как когти
расчесывают мех у ушей, и это было очень приятно. Даже слишком, по
спине пробежались толпы приятных мурашек, и я понял, что растекаюсь
по кровати и начинаю… урчать? Вот уж чего от себя совершенно не
ожидал.
– Вроде и сотни лет прожил, а разумом – лисенок лисенком, –
Алика покачала головой.
– Я не лисе-е-е-ено-о-ок… – я даже не пытался придать голосу
серьезности. Я был слишком расслаблен, доволен и вообще
счастлив.