— Ещё найдётся клуб флористики (ИКЕБАНА, поправил я мысленно),
развития художественных способностей, кэндо, трехмерное
моделирование, написание приложений под Android, надевания
традиционной одежды, — продолжала перечислять Томоко. Мне
оставалось лишь надеяться, что ее не интересует одновременно всё,
что она только что перечислила.
Изаму не замедлил вылезти из книги:
— И ещё из интересного есть лингвистика и ораторское искусство.
И клуб АСМР.
— Клуб каких мр?
— Ааааа, — протянул шерстяной волчара. — Ты не знаешь. Значит,
тебе туда лучше не ходить.
Следующим уроком была биология. Крошечная преподавательница,
одетая в зеленую юкату, была чем-то похожа на наш российский
одуванчик: ее миниатюрное тело напоминало тонкий стебелек, а голова
с объемной прической, украшенной тяжелой национальной заколкой с
каким-то травяным мотивом, мерно раскачивалась в процессе лекции.
Студенты обожали ее и называли исключительно «Ая-годзэн», что
означало примерно «достопочтенная храбрейшая Ая, жена самурая», или
еще что-то столь же многословное. Оставалось только догадываться,
какой воительницей эта милая женщина была в далекой молодости.
К концу урока я знал базовые свойства метаболизма хищных йокаев,
нормальное количество позвонков в хвосте трехлетней кицунэ и
особенности пищеварения каппы, переселенного в другую реку после
полового созревания. Отсутствие знаний о последнем я однозначно
смог бы пережить.
Я уже почти привык оперативно двигать линейку по нужным
строчкам, но голова продолжала закипать при попытке прочитать
предложение на японском с наскока, а не вникая в каждое слово.
Книжка по скоростному чтению, изучение которой было назначено на
ближайший вечер, добавляла оптимизма откуда-то из недр сумки.
Я отчетливо начал уставать уже к концу второго урока, но
пришлось до кучи высидеть еще почти час химии. От органики,
привычной для меня по российским занятиям, она отличалась только
тем, что была записана иероглифами. Ну, хоть что-то не нужно
осиливать с нуля. У меня забрезжила надежда, которую подпитывало
ожидание обеда.
Всё это время за моей рукой, медленно двигающей линейку,
вполглаза наблюдал малозаметный парень, торчавший за соседней
партой. Если бы меня спросили, что он за йокай, я бы не рискнул
ответить без длительного раздумья. Почему его так интересуют
линейки? Может, что-то личное? Все-таки слишком мало я знаю о
йокаях.