— Знаешь, умершие души плохо помнят свою жизнь. Ты, наверное,
тоже. Река Санзу, всё такое. Одно я помню точно: мою жизнь забрал
мороз. Я была совсем молодой школьницей. Внезапно налетела метель,
я от страха забилась в какую-то каморку. В апреле вообще никто не
ожидает метели. Там, в крошечной комнатушке, куда вроде бы
складывали дрова или что-то подобное, я медленно коченела от
холода.
Ичика смотрела на противницу, и в ее взгляде было нечто похожее
на сочувствие. От посоха по руке пополз хрустальный морозный
узор.
— Так быстро? Ладно... — Ичика сбросила черную куртку ги и
осталась обнаженной до пояса. Морозные узоры загустели и
перекинулись на спину.
— Шинигами черпают свою силу в смерти. Смерти людей. В том
апреле многие погибли. Не так много, как во времена ото-сама, но
страх закрепился. Точнее... он окреп вновь, и это придало ускорение
веры. К Ёми поднялись обращения людей, что не желали такой смерти и
молили спасти их от холода. Поэтому Идзанами-ками-сама выделила
меня.
Онрё продолжала орудовать элементами ландшафта. Она уже подошла
достаточно близко — настолько, что они обе находились в эпицентре.
Два потока — холодный ветер и телекинез — сражались друг с другом,
засвистывая на разные мотивы. Осколки стекла и бетона кружились,
искрошенные в крупную пыль. Снежинки крошечными лезвиями врубались
в них, измельчая и делая безопасными.
Ледяной панцирь сковывал движения шинигами, выбеляя ее кожу.
Такой же панцирь начал стремительно нарастать и на ее
противнице. Та подняла узкие черные брови, но продолжала
командовать мусорным ветром.
— В душе я та же девочка, боящаяся одиночества и холода. Мои
мечты и сожаления — это ее наследие. Общие понятные желания: ходить
в школу, завести кучу друзей, готовить бенто по утрам. Встретить
особенного человека и жить с ним долго и счастливо.
Лицо шинигами подо льдом пошло трещинами, когда она попыталась
улыбнуться, словно вспомнив что-то. Или кого-то.
— Мне жаль и тебя. Ты стала безумным безголосым демоном мщения.
Не просто так. У тебя тоже была свои мечтания. В тебе это еще есть
— под струпьями ауры, под занавесом из твоих чудесных волос. Ты
тоже хотела чего-то, пока была жива.
Онрё застыла в двух шагах от Ичики. На распущенных черных прядях
оседали снежинки. Толстый ледяной панцирь покрывал ее кожу целиком.
Воздетые руки замерзли в причудливой позе, достойной
запечатления.