Через два стола от меня стояла пара девиц, которым явно рановато
было подходить к готовке в силу возраста.
— Сотен-сан, кажется, кулинария — не наше.
Рядом с плитой лежали три маленькие раздавленные тыковки,
осколки бутылки с уксусом, полпачки рассыпанной соли и ручка
сковородки. Черная как нефть масса пузырилась и, кажется, была
готова в скором времени протянуть ручки к создательницам.
— Ибараки-тян, зато смотри, мы сегодня такие не одни, — та,
которую назвали Сотен, ткнула подружку остреньким локтем под ребра
и засмеялась, показывая на меня рукой.
Кажется, я должен был как-то ответить.
— Я-то ладно, я хоть мужик, но взрослый. А что в старшей школе
забыли такие малышки?
На меня одновременно воззрились чуть ли не все воюющие с
омлетом. Кажись, я пытался сказать «зачем в старшей школе на уроке
домоводства детсадовцы», а получилось... что получилось. Обе лоли
покатились со смеху, после чего напряженная атмосфера рассосалась.
Не хватало мне еще клейма бака-хентай-педофила. Пусть уж лучше
выглядит как попытка подката. К тому же, кажется, им нравится.
Как я потом узнал, эти воспитанницы детсада в самом деле были
учащимися старшей школы. Ибараки Додзи — класс 1-3, Сотен Додзи с
моего потока, но из соседнего класса. Обе приняли решение
записаться в клуб домоводства, потому что Сотен удавалось готовить
под видом еды исключительно сплошную отраву. Для куратора она была
чем-то вроде личного челленджа — или врага, которого надо сокрушить
и перевоспитать, не обязательно в таком порядке. Ибараки же в
качестве верной последовательницы всюду ходила за Сотен хвостиком.
А выглядели они как ловушка для педофила, потому что представляли
собой редкую разновидность демонов они, возникших в современное
время под влиянием верований людей (если быть совсем уж точным —
японского двача). Азиаты те еще извращенцы.
— Ай, — я поморщился от боли и недоверчиво уставился на кухонную
доску.
Кулинария сегодня шла не по плану, как, впрочем, и всегда.
Мастер-некромант в тридцатом поколении, повелитель мертвых,
призыватель душ, специалист по руновязи и внук самого Кощея
порезался обычным кухонным ножом. Ладно, острым кухонным ножом. То
есть умудрился повредиться о батат, презренную сладкую
картофелину.
— Что случилось? — простодушная и вездесущая Ибараки повернулась
на звук.