Умереть. Отчаянно, остро захотелось умереть. Прямо здесь, на месте. Чтобы его, сидящего на этом стуле, поразило молнией.
— О, Светлоликая! — Гул голосов неожиданно перекрыл рев Меливинга. — И ты, падаль недостойная, после всего посмел явиться в мой дом и сделать предложение Эллианне! Моей дочери! Чистой, целомудренной деве!
Фай почувствовал, как вверх по пищеводу поднимается едкая желчь, и крепко стиснул зубы, чтобы не опозорить себя еще больше. Куда уж больше!
— Фай, — тон судьи вдруг стал подозрительно мягким, даже ласковым. — Почему ты не сопротивлялся? Почему позволил им творить с тобой такие ужасные вещи?
— Они держали нож у моего горла, — простонал Фай, не в силах остановить начинающуюся истерику.
— Значит, у тебя была возможность все это прекратить. — В голосе Колтура снова прорезались стальные нотки. — У тебя была возможность остановить свои мучения. Одно резкое движение вперед — и ты был бы избавлен от позора, но предпочел развлекать врагов своим телом.
— Фай, — позвал его Колтур. — У тебя еще есть шанс все исправить, смыть позор, очистить славное имя твоей семьи от всей этой грязи. Проклятая эйхарри не понимает всей важности наших традиций. Из-за ее возмутительных законов Совет больше не может подтолкнуть тебя в правильном направлении, но ты и сам прекрасно знаешь, что надо делать, верно? Ступай, заблудшее дитя, исполни свой долг.
* * *
Стоило Фаю покинуть комнату, душную от всеобщего осуждения, и его вывернуло себе под ноги прямо за дверью. В этот момент, захлебываясь слезами, задыхаясь от отвращения, он действительно готов был отправиться на берег Кипящего болота. Фай дрожал. Он не представлял, как жить дальше, здесь, в «Воль’а’мире», среди своих сородичей, всех тех, кто слышал историю его позора. Как смотреть им в глаза, чувствовать на себе их взгляды, слышать за спиной шепотки, видеть на лицах выражение брезгливости.
«Они будут это обсуждать, — подумал Фай, и его снова затошнило. — Вернутся домой и будут это обсуждать. И завтра тоже. И послезавтра. И еще богиня знает сколько времени. Никогда не забудут».
Его не покидало гадкое чувство, что этим мужчинам в зале нравилось слушать о том, как его насиловали, что его рассказ доставлял им извращенное удовольствие. Так люди в Сумеречных землях ходили смотреть на казнь, вот только они не кичились собственной добродетелью.