Если правильно помню, писатели обычно находят какие-то извинения за свои книги, хотя мне совсем непонятно, почему люди должны извиняться за столь тихое и мирное занятие. Вот военные никогда не извиняются за то, что убивают друг друга, а романисты стыдятся, что написали милые пустяковые книжки в бумажных обложках, ведь неизвестно, прочитал их кто-нибудь или нет. Человеческие ценности – странное дело: они так быстро меняются, что я не могу уследить.
Я говорю об этом, поскольку думаю, что все-таки могла бы заняться поэзией. Мне больше по стилю подошла бы баллада с простым коротким стихом вроде этого:
Ни вещицы на полу
Не лежало поутру.
Коль предала меня родня,
Не жди булавки от меня.
Ничего вычурного, никаких длинных слов. Но это просто пример, как я буду добиваться чего-то более романтического.
Вот такие мысли текли у меня в голове, словно песок сквозь сито, а я между тем продолжала собираться. Работа потребовала много времени, однако спать не хотелось – слишком я была увлечена своим делом.
Сон и бодрствование теперь не так разнятся, как бывало, и я их, случается, путаю. Память моя набита всякой всячиной – пусть даже и не в хронологическом порядке – под завязку, и я горжусь своей замечательной способностью к разнообразным воспоминаниям.
Кошки попели на луну немножко
На морском берегу лишь серебряная ложка…
Стихотворный образ остался незавершенным, потому что я все-таки, видимо, заснула.
Санта-Бригида – дальняя южная окраина города. Теперь бывшая индейско-испанская деревня была связана со столицей цепочкой бензоколонок и фабрик. Дома где-то глинобитные, где-то добротные каменные, узкие улицы замощены грубо, по сторонам их окаймляют деревья и высокие стены, за которыми скрываются парки и колониальные особняки. Район мог бы привлекать своим очарованием, если бы в сырые дни здесь так не пахло бумажной фабрикой «Гомез и компания». Стоило упасть капле дождя, и все вокруг окутывала невыносимая вонь.
Последний дом на улице Альбаака и был тем самым заведением. Он нисколько не походил на то, что воображали мы с Кармеллой. Стены, ограждающию территорию, разумеется, стояли, но все остальное выглядело совершенно иначе. Снаружи ничего не было видно, кроме этих увитых свинчаткой и плющом стен. Вход представлял собой массивный пласт дерева, украшенный металлическими шишками, которые когда-то были, наверное, чьими-то головами. Шишки настолько стерлись, что стали почти плоскими. Над стенами ограды возвышалась башня. Строение больше походило на средневековый замок, чем на больницу или тюрьму, которые я себе представляла.