– Я пойду домой спать, – тупо повторял я. – Мне нужно срочно принять горизонтальное положение, причем в собственной кровати, – раскачивая головой в отрицательные стороны, бубнил я.
– Но у меня же есть водка! – всплеснув руками, выдала свой последний аргумент Эльвира.
От неожиданной потери точки опоры о девушкину грудь, я попытался звездануться об асфальт, но вовремя был схвачен за шиворот заботливой стальной хваткой Эли.
– Водка?.. Холодная?.. – задумчиво начал оживляться я. Предыдущая лошадиная доза алкоголя за время безумных сновидений в тачке слегка переваривалась и для проведения каких-то осмысленных действий, типа поездки через весь город домой, требовалась некоторая подпитка.
– Ну, разве что ненадолго, минут на пятнадцать, наверное, можно заглянуть к вам на огонек, но исключительно ради того, чтобы на тебя в подъезде не напали хулиганы, – в подтверждение своих героических намерений я даже погрозил окружающей темноте пальцем.
– Конечно, конечно, – застрекотала барышня и поволокла меня к подъезду. За спиной дважды шумно гулкнулись о бордюр мои ноги.
После краткой, получасовой борьбы моего тела с лифтом скромная трехкомнатная квартирка одинокой девушки наполнилась моим зловещим перегаром. Эльвира напряженно сидела за столом напротив и вкрадчиво теребила подол юбки. Разговор с моей стороны явно не клеился.
– А-аа… – намекающе и протяжно завыл я.
– Ах, да, – Эзопова спрыгнула со стула и, метнувшись к холодильнику, уже тащила початую бутылку водки и какой-то консерв.
Я ускоренным темпом глотнул и закурил.
– Значит, так, выставка говоришь, искусство значит…
– Да, да, очень я люблю эту всякую культурную жизнь. Кстати говоря, у меня, представляешь, сохранилась заметка, которую ты когда-то писал в «Утреннем экспрессе». Как замечательно написано! Я всегда читала ее своему Святославу как образец настоящей и искренней любви!
– Любви к чему? Если к пиву и портвейну, то у меня об этом тонны макулатуры понаворочено.
– Да нет, о любви вообще, вот послушай. Она достала из школьной тетрадочки в клеточку, обложка которой была разрисована пестрыми фломастерными птичками и цветочками, какой-то газетный листок и принялась читать мою заплесневелую бредятину.
«Одна любимая девушка как-то в порыве женской заботы сказала: – Писал бы ты, Володя, об искусстве, что ли, ты же в нем разбираешься, а то у тебя одни пьяные бредни на уме…