– По-честному давно уже ничего не происходит. Ничего, вот закончишь свои вокально-хореографические примамбасы и еще споешь отходную на могилке коварной Бугаихи!
– Что ты, Володь, так же тоже нельзя. У них же теперь маленький… – на глазах Эльвиры чуть затеплились слезы.
Я махнул рукой и выпил еще рюмашку.
– Слушай, ты мне можешь помочь?
– Конечно, а что нужно, Володь?
– Если у тебя машина на ходу, подбрось меня на ВВЦ, ну бывшую ВДНХ, там сегодня выставка одна, я обещал чего-нибудь накалякать по этому поводу. А силы богатырские, – тут я решил сделать небольшой финт, для правдоподобия, – так вот силушка после такой великолепной, просто незабываемой ночи с тобой немножко тю-тю, улетучилась.
Расцветшая Эльвира благодарно кивнула головой и полетела переодеваться.
– А выставка-то какая, – зажав накрашенные губы, она натягивала через голову себе на грудь что-то обтягивающее.
Черт, а клево это все выглядит! Чего я на нее обзывался. Нормальная девка. С закидонами, конечно, но у кого их нет… На себя посмотри. Не говоря уж про скрюченную фигуру и дебильную рожу, с мозгами-то вообще караул! В клинике Кащенко и то, наверное, откажут в приеме. Ввиду явной безрезультатности лечения. Самобичевание я махом завершил еще рюмашкой водки.
– Так какая выставка?
– Интимно-половая. «Эрос» называется.
– Надо ехать и ехать обязательно, а потом опять ко мне… – заговорщицки поцеловала меня в ухо Эльвира.
Серебристая «Ауди-ТТ» торчала, как клизма, где-то в самой заднице громадной пробки на проспекте Мира. Эзопова вдумчиво заштукатуривала ногти каким-то отвратительным ало-сизым лаком. Я сидел рядом и вдохновенно глотал свежеприобретенное пиво.
– Знаешь, Эль, вот ты все футбол, футбол, я понимаю, ты же спорт по ящику ведешь, опять же этот футболист твой. А ты знаешь, что футбол-то у нас, в России, изобрели, а никакие ни англичане.
Эзопова немного задумалась, перестав наяривать ногти, потом махнула рукой.
– Да ладно…
– Серьезно говорю. Случилось мне в конце семидесятых работать в Военно-историческом архиве. Там-то я и познакомился, прямо скажем, с выдающимся историком еще старой школы по имени Казимир Савич Морозяк. Он явно выделялся среди обычных сереньких архивных крыс необыкновенными знаниями российской истории и абсолютно лысым черепом с копной рыжих волос, растущих непосредственно из ушей. Однажды, прослышав о моей страсти к футболу, он принес пожелтевшую пачку листов, исписанных мелким, этаким бисерным почерком.