— Здесь, в Большой башне? — недоверчиво уточнила
она. — Вскрыв четыре железные двери с мудреными замками?
Напрасно вы сравнили это деяние с моим походом в замок фон Нассау.
Такое, думаю, не под силу даже мне… Неужели стража не заметила
совсем ничего?
— Те, кто выжил, — нет. А у тех двоих, что остались
лежать заколотыми, спросить теперь уже не сложится. Я не обучался у
конгрегатских наставников ведению дознаний, однако ведь я не
мальчик и убитых видел много, по-всякому принявших смерть, посему
могу вам сказать точно, госпожа фон Рихтхофен: тот, кто убивал их,
стоял рядом, и они не оборонялись. Вывод относительно всего
сказанного я тоже могу сделать сам: действовал кто-то свой. Кто-то,
кого они знали. Кому верили. Или…
— Да, Ваше Величество? — поторопила она осторожно,
когда Рудольф запнулся, и он договорил не слишком уверенно:
— Или были задействованы для проникновения люди, способные
отвести глаза. В дословном смысле. В том самом, какой подразумевают
наши конгрегатские друзья. Стража императорского замка, госпожа фон
Рихтхофен, — это не городская солдатня, и я просто не могу
себе представить, чтобы сколь угодно тренированный шпион мог вот
так просто пройти по коридорам мимо них. Разумеется, они не стоят
на каждом повороте, однако ведь Большая башня — это не пустынный
лес, и попасть к сокровищнице, обойдя охрану, просто невозможно.
Физически невозможно.
— Боюсь, я соглашусь с вами, — задумчиво вымолвила
Адельхайда. — Вам не приходило в голову попросить у
Конгрегации помощи? Ведь это по их части.
— Нет, — довольно резко отозвался он. — Это
исключено.
— И тому есть причины, как я понимаю?
— Что-то в этом роде. При нашей недавней беседе с
кардиналом мы с ним… — Рудольф замялся снова, подбирая слова,
и не сразу докончил: — слегка повздорили. Я не сдержался и
высказал многое из того, что накипело. В частности, обвинил
Конгрегацию в попытке сделать из меня безвольную марионетку.
— О.
— Да, — скривился он. — Именно. Предполагаю —
оригинал, а не копию карты конгрегаты отдали мне именно для того,
чтобы показать, что доверяют мне и ставят все-таки чуть выше куклы.
И, быть может, проверки ради. И что же теперь выходит? Выходит, что
я не способен самостоятельно справиться с такой задачей, как
сохранение в неприкосновенности клочка пергамента. Что при малейшем
затруднении побегу к ним с просьбами о помощи. Кроме того, история
вдвойне щекотливая: я могу оказаться в положении не слишком
приятном, если выяснится, что малефики здесь ни при чем. Поднять
шум, жалуясь на происки колдунов и ведьм, а в результате узнать,
что все просто и примитивно — измена близких, и ничего более… Еще
не позор, но точно унижение. А в глазах конгрегатов — так еще и
слабость.