Мысленно дал команду, и кольчуга с перчатками исчезли,
освобождая просторную рубаху на теле, какого у меня в реальности
явно никогда не будет, даже, если вдруг захотеть и броситься во все
тяжкие с железом и кормами для отборных бройлеров.
Дети дружно разместились на лавке, девочки прижались поближе к
старшему брату, беззаботно ковыряющему ножом невесть откуда
появившуюся в руках палочку. Их мама делала что-то за печью, после
чего вышла с посудой, слегка ойкнула, увидев меня, на её щеках
появились румянцы. Смущаясь, хозяйка поставила на стол и в миг
оказалась возле печи, принявшись там что-то делать. Донёсся запах
свежеиспеченных пирожков, аж слюна ударила, заставляя её
сглотнуть.
- А отец ваш где? – осторожно спросил я, чтобы возившаяся возле
печи хозяйка не услышала.
- Папка-то? А нету его, совсем, - простецки, не отрываясь от
дела со всей серьезностью, ответил Семён.
- А где он?
- Сгинул.
- Умер?
- Неа, говорю же, сгинул, что тут непонятного?
- Как это?
- Дядь Тиред, ты чего такой непонятливый? Сги-нул, у нас в
деревне все мужики сгинули. Мы не отсюда сами, и дом не наш этот,
Голова подселил. Тут раньше бабка какая-то жила, да померла.
- А откуда?
- Из Васильков, в той стороне, - Сёмка махнул рукой, указывая
направление: - Нас отправили из деревни, а папка с дядьками
остались и сгинули.
- Почему отправили?
- Не знаю, мамка не говорит.
- О чём разговариваете? – спросила подошедшая с котелком, полным
пирожков, улыбающаяся хозяйка.
- Да о папке, - ответил Сёмка, хватая самый верхний пирожок,
ломая его пополам и давая сёстрам по половинке, которые тут же
принялись жевать.
Хозяйка помрачнела, опустив глаза, развернулась, отбежала
к печке, протерла подолом лицо, взяла большой кувшин и вернулась,
принявшись разливать молоко, но на её лице улыбки уже не было.
- Извините, - я тихо произнёс.
- Ничего, ничего, я уже свыклась, детей вот жалко, тяжко им без
отца-то. Вкусно?
- Очень, - ответил я, даже не попробовав.
- Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Я ещё напеку, в дорогу вам
дам.
- Так я же…
- Ничего не говорите, это в благодарность за рыбу, ешьте.
Я взял один пирожок, откусил, чуть, думаю, не прикусив язык,
ощутив тот самый вкус, какой был у пирожков моей мамы. Именно тот
самый, который я ни с каким иным не спутаю, сколько бы времени не
прошло. Глоток парного молока усилил ощущения, и я принялся жадно
поедать пирожки один за другим, нагоняя ребятишек, успевших съесть
несколько штук.