– Никакой не спектакль. Просто хочу разрядить обстановку перед серьезным разговором.
– Зачем он нужен, этот серьезный разговор?
– Чтобы прояснить массу вопросов, которые остались между нами.
– Между нами нет ничего. И прояснять нечего, – отнекивалась я.
– Ты ошибаешься. Нам всем нужно собраться и обсудить, как жить дальше. Все-таки мы одна семья, – совершенно серьезно заключил он и посмотрел на меня в ожидании реакции.
А я опешила. Семья? Он же действительно хочет помириться с отцом. Но что это значит? Мы будем постоянно видеться? Или это разовая акция с целью меня достать?
– Максим, честно, я не имею права вмешиваться в ваши с отцом отношения… но всё это странно… ты и я… Как мы будем общаться? Я не понимаю. После… всего…
– Ты так боишься облечь в слова случившееся. Позволь я сделаю это за тебя. Я подверг тебя серьезному испытанию, использовал, унизил. Я не намерен делать вид, что ничего не произошло. Не принимай на веру мой сегодняшний образ шута. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину. И буду просить прощения, пока не получу его, – ласковым баритоном он нежно шептал мне почти на ухо, заставляя помимо воли поддаваться его влиянию.
– Но зачем тебе это, Максим? Я не понимаю, – продолжала недоумевать я, наблюдая за переменами в лице Максима. Шутливость сменилась полной сосредоточенностью.
Он говорил проникновенно, и мое глупое сердце рвалось поверить, но за всем этим стояло что-то еще. Те его признания, которые простирались за пределы извинений человека перед человеком. Признания мужчины в своих чувствах. Но, если он заговорит о них, я сгорю тут же, на этом самом месте, от смущения, от взрыва собственных долго сдерживаемых чувств. Выдам себя.
И какой же глупой я окажусь, когда он, получив долгожданное прощение, помашет ручкой и с чувством исполненного долга понесется к своей невесте-модели. Я обязана ему помешать!
– Хорошо! Мы поговорим. Но сначала вы разберетесь с отцом. И потом, когда мы всё выясним, договоримся, чтобы никогда не пересекаться.
– Прямо никогда-никогда? – Максим снова перешел на шутливый тон, и в его глазах заискрились лукавые огоньки.
– Ну разве что по большим праздникам. Юбилеи, Новый год…
– А Пасха, Восьмое марта? Весь список я могу получить?
– Ты смеешься, да? – обиделась я, не понимая, как он может веселиться, тогда как на моих нервах, как на струнах, впору играть симфонию.