— У нас есть нож и кусок веревки, — сказал Тион. — Это уже неплохо.
Как их можно использовать?
— Да никак? — проворчал кузнец. — Стены каменные не расковыряешь,
бревна на потолке толстенные и высоко. Все мы здесь сдохнем…
— За себя говори, — огрызнулся я. — Есть у меня одна
мыслишка…
***
Часы тянулись нестерпимо долго, а может, прошло несколько дней?
Когда солнца нет, жизнь теряет смысл, будто находишься в вечном
загробном сне, и течение времени нарушается.
Холод пробирал до костей, благо тело мне досталось закаленное.
Обычный человек в таких условиях мог загнуться от переохлаждения,
но в этом мире люди были более неприхотливы. Для комфортной жизни
им не нужна теплая постель, полтарушка пива на вечер и плазма на
стене. При необходимости они могли спать на земле под открытым
небом и питаться черствым хлебом с водой.
Чтобы согреться мы бродили кругами по погребу. Наконец, на
следующий день (а может и гораздо позже, кто его знает)
заскрежетали цепи. Кто-то крутил подъемный механизм. Сверху
посыпался песок и бревна поползли вверх. Словно слепые котята мы
мотали головами и прикрывали от света глаза. Совсем отвыкли от
солнца.
Над нами нависла старуха и ее сынок. “Клофелинщицы” не было видно,
наверное боится нам в глаза нам смотреть.
Ети скинул еще одну веревку. Его глубоко посаженные глазки смотрели
на нас как на добычу. При этом он всегда молчал. Олигофреновский
прищур выдавал в нем полоумного.
— Вы сделали выбор? — проскрипела Изерниль, впившись хищным
взглядом в каждого из нас.
— Зачем тебе люди? — спокойно спросил Тион. — Что ты с ними
делаешь?
— Я хочу вернуть себе молодость, — мечтательно пробормотала
старуха. — Они мой ключ к жизни…
— Ты колдунья? — сверкнул глазами ассасин. — Как я сразу не
догадался? Ты делаешь из людской желчи вытяжку молодости?
— В народе ее так называют, — Изерниль удивленно развела руками. —
Ты знаешь про зелье? Из троих крепких путников много получится
снадобья.
— А что сынок твой молчит? — спросил Тион. — Ему бы не помешало бы
какое-нибудь снадобье, что сделает его чуть привлекательнее. Старый
больной медведь и то краше выглядит.
Глаза старухи налились кровью:
— Не смей так говорить про моего сына! Все вы все равно сдохнете, а
он хоть и недалек умом, жить будет долго!
Изерниль сотрясала морщинистыми руками и нависла над ямой, изрыгая
проклятия. В пылу она слишком близко подошла к краю погреба и чуть
наклонилась вперед. Пора!