Свидерский вновь размахнулся.
Загрохотало.
- Ты обещал мне помощь и амнистию, -
напомнил Данзан Оюнович, едва заметно вздрогнув от проседания
щита.
- Это было до того, как вы попытались
убить королеву Рудлога, - покачал головой Старов и сместился чуть в
сторону по хлюпающей грязи: у Черныша реакция слева всегда была
чуть похуже.
- Какая забота от человека, сидевшего
в своих горах, пока небо не стало падать на Туру, - хмыкнул
незваный гость. – Не изображай добренького, Алмаз, я тебя слишком
давно знаю. Ты бы и не пошевелился, если бы твой телескоп продолжал
работать, и о смерти королевы забыл бы в ту же минуту, как узнал.
Ты слишком хорошо всегда умел себя оправдывать. Единственное, что
нас отличает, – я никогда не лицемерил и не боялся запачкать
руки.
– Амулет подмены внешности – твоих
рук дело? – поинтересовался Алмаз, не отреагировав на эту
тираду.
- Моих, - Черныш словно невзначай
повернулся по ходу движения заклятого друга. – Но последнее
покушение – инициатива Львовского. Я был против.
- Как удобно, что он не может ничего
сказать, правда? – проговорил Старов с усмешкой.
- Да если бы и мог, - высокомерно
ответил Черныш, - что мне стоило вложить ему ложные воспоминания?
Придется тебе поверить мне на слово, Алмазушко. Я ведь тебе
поверил, к тебе пошел…
- Прибежал, как всегда, когда пятки
припекло, - безжалостно подсказал Алмаз Григорьевич. – Точнее,
намочило. Откуда эта вода, Данзан?
- Я же говорю, любопытство сильнее
тебя, - довольно хмыкнул Черныш. – Помоги мне, Алмаз. Сними
проклятье. Я отработаю амнистию. Ты говорил, вам нужна помощь – вот
он я, готов вам помочь.
Старов смотрел на него с задумчивым
прищуром.
- Всегда поражался твоей
непрошибаемости, - проговорил он медленно и кивнул подошедшему
Алексу. – Пеленай, Саш.
Полыхнули с двух сторон светящиеся
ленты, и Черныш выставил руки в стороны, удерживая их на
расстоянии.
- Ты же знаешь, что я и сейчас могу
уйти! - Снова пошла носом кровь, он забулькал, сплевывая. – Никакая
тюрьма меня не удержит, Алмаз. Хочешь остаток войны провести,
охраняя меня?
- Зачем? – отозвался Алмаз
Григорьевич с иронией. – Старый добрый стазис. Будешь после войны
стоять у меня в обсерватории с этим самым перекошенным лицом,
дружище.
- Ты выиграй сначала войну, - зло
сплюнул Черныш. - А я ведь помог тогда вам! – Он с натугой разводил
руки, и ленты, вьющиеся вокруг, то вспыхивали, сгорая, то вырастали
заново, закручиваясь с новой силой. – В долине! Если бы не помог,
фон Съедентент с Лыськовой давно были бы впечены в лаву. Тоже вру,
скажешь?