У Кармелы вошло в привычку заканчивать вечером свою работу в номере у Санциани и задерживаться там на некоторое время, чтобы поболтать с клиенткой.
Всякий раз она заставала старую даму на одном и том же месте: сидящей у окна в том же самом бархатном платье и с зеркалом в руке.
Это был единственный человек, с которым, непонятно почему, девушка чувствовала себя уверенно и в безопасности.
– Почему это они все так на меня смотрят, синьора графиня? – спросила она как-то.
– Потому что они все тебя желают,– ответила Санциани.
– О, да возможно ли такое? Чтобы желать такую бедную девушку, как я, надо быть очень несчастным человеком.
– А они как раз очень несчастны,– сказала Санциани.– Никто из них не может быть счастливым. Они все считают, что любовь – это грех.
– И даже женщины, синьора графиня? Вы считаете, что, когда одна женщина вот так смотрит на другую, она желает ее? Даже молодая американка? Возможно ли такое?
– Когда женщина не находит себе мужчину или когда она не решается его найти, она будет тереться о дерево, о стул, но скорее всего о себе подобную. Надо всегда требовать удовольствия от другого или брать это удовольствие у него самой.
– А эти господа из пятидесятого номера, синьора? Вот никогда бы не поверила, что двое мужчин могут целоваться, словно мужчина и женщина. И почему они потом смеялись, глядя на меня?
– Эти пытались насмехаться над тобой, для того чтобы отомстить за то сожаление, которое они испытывают оттого, что не могут желать тебя.
Как льстило Кармеле, что такая знатная дама, пусть и обедневшая, пусть иногда странноватая, удостаивает ее чести так интересоваться ею! «Какая жалость,– думала девушка,– что я недостаточно образованна, чтобы все это понять... А не будь она немного странной, разве стала бы она разговаривать со мной?»
Кармела глядела на нее с тревожной почтительностью. Эта Санциани в черном бархате и с позолоченным зеркалом представлялась ей хранительницей сказочного мира, куда девушка мечтала попасть ребенком и двери в который сейчас были для нее приоткрыты.
– Вас, должно быть, любили многие мужчины, синьора,– вдруг сказала она однажды и зарделась от собственной смелости.