«Ум человеческий… видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения… но невозможно ему предвидеть случая…»
К сему следовал пример: можно было – и это делали – предсказать французскую революцию 1789 года. «Но никто не предсказал Наполеона…»
Иначе говоря, исторические процессы закономерны, личности неповторимы, и потому их появление непредсказуемо.
Пушкин разделял учение о необходимости непрерывных успехов просвещения, о неизбежности постоянного движения общества вперед.
Привожу – здесь и далее в новом переводе – запись, сделанную по-французски:
«Незыблемый порядок – вот первейшее условие благоденствия общества.
Как согласить это условие с непрестанным стремлением к совершенству?»
И подумать только, что вопрос, насущно важный для нашего времени, был столь ясно изложен полтора века назад!
И еще подмечал Пушкин: у посредственных писателей “une manie” (дурное пристрастие) к однотонности в обрисовке характеров. Заговорщик, если просит дать стакан воды, то непременно таинственным шепотом.
«Эта однообразность… эта всегдашняя чрезмерная страсть, разве это натурально?»
Не так у Шекспира. Злодей совершает не только тяжкие преступления, но и вполне достойные поступки. Он, злодей, иной раз способен произвести неплохое и даже трогательное впечатление.
Когда мы по ходу нашего повествования искали среди современников Пушкина самого коварного из негодяев, мы чрезмерно увлекались логикой поиска.
Набросав ряд обязательных примет, мы поочередно подставляли в центр картинки тех, кто сим признакам соответствует. Возникающие силуэты выглядели правдоподобно. Но, как известно, правдоподобие – самый опасный враг правды. Правдоподобие мешает разглядеть случайные, неожиданные черты, необычные сочетания. Оно не оставляет простора причудливой игре воображения.
Каждого из предполагаемых искомых мы привлекали еще и с побочной целью. Пусть данный искомый заведомо не тот, кто нам нужен, но какие-то его приметы смогут пригодиться. И вот каким представлялся сгруппированный портрет.
Тот, кого мы ищем, не Вяземский, но писал по-французски как заправский литератор.
Не Чернышев, но столь же злопамятен и склонен к закулисной интриге.
Не Строганов, но адъютант, сопровождавший государя в поездках.
Не Лонгинов, но человек злоязычный, переносчик слухов.