Утром по выходным, когда не надо было идти в садик, просыпаясь и ленясь вылезать из-под одеяла, Марина слышала, как мама негромко возилась на кухне, потом что-то шкворчало, шипело и в спальню медленно приплывал запах блинчиков. Марина жмурилась от удовольствия, предвкушая большой блин. Сначала надо было опустить его в чашку с разогретым сливочным маслом, потом в блюдце со сметаной. Мама подавала блинчики так, чтобы масло с них стекало. Оно стекало не только с них, но и с Маринкиных пальцев до самого локтя. Все запивалось горячим сладким чаем, и это можно было есть бесконечно.
В холодильнике всегда хранилось что-нибудь вкусненькое, особенно по праздникам. Марина помнила радостное ожидание майских и ноябрьских дней, когда, накануне, отец приносил из буфета-распределителя две полные сумки продуктов из тех, что обычным людям купить было невозможно – шпроты, красную и черную икру, консервы из горбуши, салями, карбонад, печень трески, сырокопченую колбасу, сгущенку, растворимый кофе в круглой железной банке, куски говяжьей и оленьей вырезки, семгу, муксуна и омуля. Пока счастливая Маринка под жизнеутверждающие советские марши, размахивая флажком, проплывала мимо праздничных трибун на плечах у Пашки: «Паша, смотри, наш папа!», Тамара Николаевна готовила обед к возвращению домочадцев. Обедали недолго, Иван Иванович выпивал чарочку-другую, и все разбредались по своим углам.
Первая трагедия с испорченным платьем была быстро забыта, Маринке купили новое. Ее баловали. Она самая младшая, ее не ждали, вернее, ждали, но не планировали. Тамаре Николаевне было уже тридцать пять, средней дочери – десять, сыну – двенадцать. Третий-то зачем? И так сил никаких нет. Но планы планами, а врачи сказали: хочешь жить – роди ребенка. Своим появлением на свет Марина вылечила маму. Она этим очень гордилась и хвасталась подружкам:
– Я мамино лекарство!
Девчушки ничего не понимали, но уважали какой-то очень важный Маринкин поступок.
Дочь появилась на свет летом, весом в четыре килограмма сто граммов, не доставив Тамаре Николаевне ни малейших неудобств, быстро и безболезненно. Что такое счастье позднего материнства, Тамара Николаевна ощутила сразу, словами это было не передать. Она зацеловывала дочку, занюхивала ее до головокружения, держа под бочком, ни на минуту не спуская с нее глаз. Ночью прислушивалась к ее сопению – дышит, не дышит? Старших целовать было некогда, Тамара вышла на работу, когда сыну исполнился месяц. Когда родилась дочка, ее, трехмесячную, отдали в ясли. Маринку хотели назвать Прасковьей, в честь бабушки. Оля была против категорически.