Из дневников и рабочих тетрадей - страница 23

– Ну теперь баста, хватит собак стрелять, попало ему на орехи.

Я не удержался и разревелся.

Через некоторое время Ганька снова начал задираться вместе со Славкой, напоминая происшествие на лестнице. Я размахнулся и свистнул Славке по носу. Тот заревел.

Вчера мы играли впятером в итальянку. Ганька меня снова дразнил обезьяной, я отвечал тоже. Под конец он решил довести меня до слез и сказал:

– Юрочка психует, весь в отца. Папаша-то сидит за решеточкой!

Он хотел, чтоб я заревел. Но я сдержался и подошел к нему, сказав:

– А тебе какое дело?

И замахнулся. Тот покраснел, отскочил в сторону и бросился бежать, я – за ним. Он скоро далеко убежал, струсил.

В прошлом году, когда еще никто не знал об аресте папы, я чистосердечно, как другу, рассказал все Ганьке.

Никому из всех ребят я этого не говорил. А Ганька оказался не другом, а просто подлецом.

Славка еще долго ехидничал про меня, и я решил, если он еще посмеет что-нибудь сказать, то я изобью его, как не знаю кого.

Я долго не писал, потому что приехала Тинга, и я все не мог себя заставить писать.

Бабишка стала жутко раздражительна, придирается ко всем мелочам.

Я прямо не могу шагу сделать без скандала. Она меня запирает в 9—10 часов вечера, когда все ребята, в том числе Тинга, еще гуляют.

Она не может сказать, почему она меня запирает, и все бубнит про исправительный дом и т. п.

Каждый вечер она меня доводит до слез, обзывает меня идиотом, дрянью, хулиганом, дураком, шпаной. Один раз она меня избила по морде и больно отшибла себе руки.

Она говорит, что я не люблю папу и маму.

Я знаю, что она очень расстроена и раздражена, но иногда она так меня выводит из себя, что я не могу сдержаться. За все время, кроме 3-его апреля, я не слыхал от бабишки ни одного ласкового слова.

Ундей тоже грубо со мной обращается, презрительно называет треплом. Чортов философ, читает философские книги и делает вид, что много понимает!

Сейчас Тинга гуляет во дворе, и я бы тоже гулял, но бабишка заставила меня сидеть на веранде.

Все мои мрачные мысли мне некому изложить, раньше я говорил их маме и папе, а теперь – дневнику… Может, когда-нибудь мамочка прочтет эти строки…

Сейчас только что пришла Тинга и попросила еще погулять. Бабишка позволила…

Злость во мне такая, что просто не описать, и после этого она удивляется, почему я ее не уважаю.