Зато было сильное желание позвонить отцу и узнать, сколько раз они переезжали. Огаров со Светкой ударились в воспоминания «как все начиналось», Феликс набрал номер отца.
Ему ответил тихий женский голос. Отец в больнице – адрес, номер отделения. Феликс заторопился. Попросил Огарова закрыть аренду помещения, он берет на себя склад. Огаров пьяно предлагал дружбу и сотрудничество, чтобы завертеть еще чего-нибудь. Светлана на прощание молча обслюнявила его щеку. Феликс автоматически отметил, что одной рюмки не хватило, чтобы окружавший его мир совсем обесцветился. Местами все посерело до состояния старой кинопленки, но кое-где просвечивали краски: цвет помады на его щеке в зеркале автомобиля был свекольный.
* * *
В больнице он с удивлением осмотрелся в огромной дурно пахнущей палате. Насчитал двенадцать коек, потом увидел отца и пошел к нему. Странно, но его организм затаился, как недавно возле мертвой собачонки – никаких эмоций. Отец заметил его и слегка растянул рот в вынужденной улыбке, показывая на стул у кровати. Феликс сел и взял отца за руку.
– Что случилось?
– Сердце, – пожал тот плечами. – Печень, почки, суставы, сосуды... Одним словом, старость.
– А что врачи говорят?
– Пока ничего. Изучают анализы.
– Тебя сюда по «Скорой» привезли?
– Нет, я сам... Меня Феофания привезла на такси. И фамилия здесь у меня Скворцов, не удивляйся. У меня по жизни всегда было несколько паспортов.
– Можно тебя перевезти в нормальную больницу?
– Нельзя, – категорично ответил Мамонтов-старший. – Здесь у Феофании знакомая работает, она все сделает правильно. Сиди, не дергайся! – отец цепко захватил руку Феликса, не давая ему встать. – Куда собрался? С доктором беседовать? Что он тебе скажет? Если честный попадется, скажет, что мое тело больше не хочет жить. Если умный и голодный, назначит сумму, за которую меня перетащат в отдельную палату и прицепят к капельнице. Тебе, конечно... удобней изобразить заботу, деньги давать... А мне главное – умереть незаметно. Чтобы не попасть на разделочный стол для последующего изучения. Не дергайся. Завтра похоронишь меня по-тихому, Феофания все подготовит. Она тебе и место на кладбище покажет. Главное, чтобы девять дней мое тело не трогали. Потом все равно, потом – можно, потом – памятник, мое имя на нем... Да! Никаких поминок, я этого не люблю.