Последняя фраза показалась мне знакомой. И тут до меня дошло. Я же сама написала ее в сценарии о жизни Данте для цветного сериала. Каких усилий мне стоило внести в него хоть каплю эротики! Бедный Данте сидит за неотесанным средневековым столом с пером в руке. Он поднимает глаза от рукописи и смотрит в окно. Голос за кадром: «Пристально вглядываясь в небеса, находит ли он там любимый образ?» На этот вопрос зритель должен ответить сам, причем, надеюсь, положительно.
Ну вот, я уже начинаю думать, как пишу. Будь у меня хоть на йоту таланта либо литературных амбиций, я б, вероятно, была довольна. Увы! Я взглянула на Льюиса. Он снова открыл глаза и внимательно меня рассматривал.
– Как вас зовут?
– Дороти. Дороти Сеймур. Разве я не говорила?
– Нет.
Я сидела у него в ногах. Через окно в комнату вливался вечерний воздух, пропитанный запахами моря. Я вдыхала эти запахи уже сорок пять лет, и все эти годы они не менялись, почти жестокие в своей неизменности. Сколько мне еще вдыхать их свободно и бездумно, скоро ли начнется ностальгия по прожитым годам, по поцелуям, по теплу мужского тела? Надо выйти замуж за Пола. Пора расставаться с этой безграничной верой в собственное здоровье и душевное равновесие. Хорошо чувствуешь себя в своей шкуре, пока есть человек, который эту шкуру гладит, согревает ее своим теплом. А что потом? Вот именно, что потом? Начнутся визиты к психиатрам? Одна мысль об этом вызывает во мне отвращение.
– Что-то вы погрустнели, – заметил Льюис.
Он взял мою руку и принялся рассматривать. Я тоже уставилась на нее. Мы оба изучали ее с неожиданным интересом. Он – потому что ее не знал, я – потому что в руках Льюиса она сделалась иной: стала похожа на вещь, словно больше мне не принадлежала. Еще никто не брал меня за руку столь странно.
– Сколько вам лет? – спросил он.
К моему глубокому удивлению, я ответила правду:
– Сорок пять.
– Вам повезло.
Я посмотрела на него с удивлением. Ему-то было лет двадцать шесть, не больше.
– Повезло? Почему?
– Повезло, что дожили до этих лет. Это ведь здорово.
Он отпустил мою ладонь. Вернее (так мне чудилось), возвратил ее запястью. Потом отвернулся и закрыл глаза. Я встала.
– Спокойной ночи, Льюис.
– Спокойной ночи, Дороти Сеймур, – нежно ответил он.
Я тихо прикрыла за собой дверь и спустилась на террасу. Мне почему-то было очень хорошо.