Вздохнув поглубже, я сделала вид, что слишком рьяно взялась за
утиную ножку, лежащую на моей тарелке и якобы случайно воткнула
зубец вилки себе под ноготь. От боли из моих глаз и впрямь брызнули
слезы, но в мои планы не входило их скрывать - напротив, я громко
взвизгнула и, взглянув на свой окровавленный палец, красочно
изобразила приступ дурноты, начав сползать со стула. Господин Ремо
и господин Эттани неловко бросились мне на помощь, за ними
поспешила и госпожа Фоттина; я же все то время, пока меня
обмахивали и подносили к носу ароматические соли, издавала
испуганные жалобные звуки, хныкала и без устали признавалась, что
совершенно не выношу вида крови, а от самой легкой боли сразу же
теряю разум.
По лестнице я поднялась при помощи Арны, пошатываясь и охая. Уж
не знаю, насколько мой спектакль убедил господина Ремо в том, что я
слишком чувствительна и изнеженна для того, чтобы послужить ему
стоящей забавой, но, по меньшей мере, это помогло мне избавиться от
надобности терпеть его невежливое и неприятное внимание.
Весь оставшийся день я провела в постели, изображая слабость и
страдание, в надежде, что свидетельства слуг о проявленных мной
мнительности и малодушии будут пересказаны господину Ремо. Сундучок
с шелком, оставленный Арной на столе, постоянно мозолил мне глаза -
мучения мои не были уж столь притворными, от вида подарка господина
Альмасио и впрямь становилось тошно. Лишь к вечеру, после того, как
Арна, помогавшая мне вымыться перед сном, ушла, я набралась
смелости и, встав с кровати, подняла крышку.
Шелк был невероятно прекрасен, мне казалось, что я дотрагиваюсь
до цветочного лепестка - настолько он был мягок. Даже в свете
свечей его цвет не тускнел, а словно приобретал густоту и
бархатистость. Никогда еще я не видела вблизи столь дорогого
материала. Мои руки сами по себе достали отрез из сундучка, и, вот
я уже стояла у зеркала, закутавшись в легчайшую ткань.
Темно-вишневый цвет странным образом оттенил мою внешность - он,
казалось, высосал и без того неяркие краски из моего лица, которое
в единый миг стало восковым. Но, вместе с тем, черты мои стали
выразительнее и резче, как бывают иногда живее иных многоцветных
картин быстрые наброски углем. Я увидела, что темные глаза
приобрели несвойственную им раньше глубину, а рисунок бледных скул
стал четче. Нет, я не превратилась волшебным образом в красавицу,
точно героини сказок, которым хватало одного платья от чародейки
для того, чтобы стать неузнанными, но не могла не признать, что
шелк этот способен украсить даже меня.