Я качаю головой. Не могу. Не заслуживаю этих слов. Он просто меня не знает. Или пытается возвести на пьедестал, на котором мне не усидеть – обязательно придётся шлёпнуться и удариться больно.
– Нет, нет, всё не так, Андрей. Я замкнутая, нелюдимая. Всю жизнь прожила в коконе, оберегаемая бабушкой. Я ни с кем не дружила и не общалась. Даже с Ираидой и Идолом, Женей то есть. Так, перебрасывались несколькими словами изредка. И каждый жил, как мог, не влезая, не вмешиваясь в жизнь друг друга. Существовали рядом.
– Не нужно уговаривать меня увидеть тебя другой, – улыбается Андрей и присаживается рядом. – Ты просто не можешь видеть себя со стороны. И слишком строгая, как учительница. Жизнь никогда не идёт прямо, Ива. Всегда петляет, делает повороты, обдаёт грязью, а то и стены подсовывает, о которые ты если не разбиваешься насмерть, то долго приходишь в себя. Давай не будем спорить. Ты неидеальная, я не совершенен. Но ты моё несовершенство видишь не так, как я. А я твою неидеальность воспринимаю по-своему. Это нормально. Иначе мы бы не столкнулись. Прошли мимо. Не стали бы разглядывать друг друга.
– А ты для себя всё решил, Андрей? – спрашиваю и замираю. Сердце гулко стучит, убыстряя бег. Мне кажется, он слышит его нестойкое трепыхание.
– Да. Иначе меня бы не было здесь.
– Я хочу рискнуть. Попробовать, – облизываю сухие губы. – Я приму тебя таким, какой ты есть.
10. 10. Никита Репин и Ива
Никита
Он бесцельно смотрит в окно. Там уже не видать ни зги. Но какое это имеет значение, если мрачные мысли овладевают сознанием и мешают дышать.
Телефонный звонок рвёт нестойкую тишину.
– Никита, сынок, как ты?
Он прикрывает глаза, вслушиваясь в родной голос. Если его кто-то любил искренне и по-настоящему, то это Тата. Он звал её так всегда. Мамой. Татой. Не задумываясь. Никого нет роднее. Разве что бабка Кудрявцева любила его нежно. Жаль, что всё так получилось. Из-за проклятых денег. Или из-за про̀̀̀клятых. Никите никогда не хотелось в этом разбираться.
Он и деньги-то не любил. Может, потому что их всегда было слишком много. Эдакий здоровый философский пофигизм. Печаль лишь в том, что ему никогда не приходилось бедствовать. Возможно, придётся. Готов ли он? Не понять. Пока не попробуешь.
Ему не страшно остаться ни с чем. Ему страшно, что за всем этим стоят искалеченные человеческие судьбы.