На светофоре стоящий по стойке смирно
человечек сменяется шагающим. Дорога превратилась в вышедшую из
берегов речку с редкими вкраплениями асфальтовых проплешин
выглядывающих из воды. Чтобы перебраться на ту сторону ничего не
остаётся, как перескакивать по этим проплешинам-островкам. То ли
гигантский кузнечик, то ли цапля-журавль. Около бордюра темнеет
последний маленький островок. Ставлю ногу, уже внутренне
расслабившись и... погружаюсь по щиколотку в жирную грязюку,
замаскировавшуюся под асфальт. Не удержавшись на ногах, шлёпаюсь
прямо коленкой на холмик у обочины. Вот тебе и цапля.
Чтобы спасти утопшую по самую
пятку босоножку, приходится разуться. Полощу её и ступню до
«вменяемого состояния» в придорожной канаве, пытаюсь салфетками
привести в более-менее божеский вид брюки. Скорее в менее, чем в
более. Стараюсь не думать, как выгляжу со стороны. На работе
остались шлёпанцы, но возвращаться назад не хочется. Прикрыв
изгвазданную штанину сумкой, спешу на остановку и запихиваюсь в
подошедшую как раз маршрутку.
Дома обнаруживаю, что босоножка
пришла в негодность — подошва лопнула, не выдержав свидания с
придорожной ямкой. Удивительно даже, как я не навернулась в ней уже
после. Брюки летят в корзину для белья, босоножки в мусорное ведро.
Меня неожиданно начинает разбирать смех. Всё происшедшее кажется
теперь забавным приключением. Ни досады, ни стеснения от того, что
я в таком бомжеватом виде ехала в автобусе. Более того, на душе
неожиданно легко. Словно рухнули какие-то невидимые запреты или
рамки. Словно я побывала на грязевом празднике, где можно быть
самим собой, не боясь выглядеть нелепо. Вот оно! То недостающее,
ускользающее постоянно. То, что я однажды испытала с Кейн-Ши на
парижском бульваре среди мокрых осенних листьев и звуков музыки
уличных музыкантов. В импровизированном танце свободы. И как бы это
нелепо не выглядело сейчас и как бы нелепо не звучало, но это, то
самое чувство освобождения внутреннего «я».
Мне хочется дурачиться.
«Свалилась в яму. Извозюкалась как свинья. Всё в порядке. Кайф».
Смс отправляется к Динке. А я иду в душ и, стоя под тёплыми
струями, смакую новоприобретённое чувство и строю воздушные
замки.
То ли жизнь чудесит, то ли
я по жизни.
Дверь, похоже, заело. А может она
была просто закрыта на замок с другой стороны. Я знала, что с той
стороны деревянных створок с облупившейся местами краской находится
маленький темный холл и лестница. Закинув голову вверх, пересчитала
этажи, пытаясь определить, насколько же высоко мне предстоит
подняться. Впрочем, пока не смогу войти внутрь, ни о каком подъёме
речи быть не может. Знать бы ещё, что я там забыла, наверху. Но во
сне редко всё разложено по полочкам.