— Алексу только ещё твоих подруг
пристраивать, — я прячу за смешинкой лёгкое беспокойство, хотя сама
совсем недавно размышляла о своём одиночестве. Иринка конечно
несерьёзно про Алекса, но от скуки вполне может взяться сама
устраивать мою жизнь как уже бывало во времена нашей юности. Беда в
том, что у неё это тогда фатально не выходило. А может, всё дело
было просто во мне. Но рисковать спокойствием прямо сейчас не
хочется.
— Слушай, а как было бы здорово. Ты
бы осталась во Франции. Мы с тобой устраивали бы вот такие вылазки
в Париж с чашечкой кофе, как настоящие дамы, — Иринкину фантазию
уже заносит, и она это сама чувствует. Смеётся.
— А вечером шли в Оперу Гарнье.
Иринка с шутливым испугом машет на
меня руками.
— Я не до такой степени настоящая
дама.
Смеёмся вместе.
Я задумчиво вожу пальцем по тёмной
полированной поверхности столика.
— Ариша... Ёлки, ну почему у тебя
такое имя, что его нельзя даже переделать на иностранный лад? —
Ирина дурашливо надувает губы.
Пожимаю в ответ плечами. Выходит
очень по-французски.
Моё имя как я сама. Так мне всегда
казалось. А может быть, получив имя, я просто стала такой под его
влиянием. Невысокая, русые волосы, которые всю свою сознательную
жизнь стригутся под каре, глаза... какие у меня глаза? Пытаюсь
рассмотреть себя в отражении крутобокой вазочки с единственной,
начинающей уже ронять лепестки лиловой астрой. Лицо как в комнате
кривых зеркал растягивается, превращая узкий нос в широкое нечто,
щёки при этом напоминают самоварные бока, а глаза — щёлочки.
Подмигиваю своему отражению.
...А глаза у меня серые.
Дождь сегодня не обещали. Похоже, он
весь вылился вчера в честь моего приезда. Свернув на небольшую
тихую улочку со знаменитого бульвара Мадлен, мы окунаемся в
перешёптывание палой листвы. Такой роскоши нет на бульваре. Как и
болезненно прозрачного, пронизанного неяркими солнечными лучами
воздуха. Такое чувство, словно сделав шаг в сторону, мы оказались
совсем в другом мире. Там, за нашими спинами красиво, но до безумия
людно, шумно и к собственно осеннему воздуху примешивается запах
машинных выхлопов.
— За летом
тебе надо было ехать не в Париж.
Ирэн
поддевает остроносой туфелькой опавший лист. Каёмка листа резная, с
замысловатыми изгибами впадин и вздымающимися вершинами гор. Двое
паломников в широкополых шляпах медленно бредут по границе цвета
перезрелой хурмы. Я наблюдаю за двумя коричневыми пятнышками,
представляя, как тяжело они ступают по утоптанной горной тропе, как
преодолевают очередной подъём, и поэтому до меня не сразу доходят
слова подруги.