— Я принимала... Дьявол! — я резко вскочила с пола и пронеслась
мимо остолбеневших мужчин на выход из палаццо, полностью теряя
связь с реальностью. Если это ребенок выживет, то станет
неподъемным для меня якорем, заставляющим находиться на одном месте
и забыть о своих планах в отношении Людовико и Чибо.
На выходе я вырвала поводья черного жеребца Риарио, с которым у
меня сложились хорошие отношения еще при жизни его хозяина, из рук
замершего Джакомо, и, вскочив в седло, понеслась в направлении
ратуши, благо центральные ворота были открыты, ведь первая партия
вещей в сопровождение наемников уже вышли за пределы палаццо.
Народу на дороге было много, и они как могли расступались,
пропуская меня, но все равно пришлось замедлить шаг, чтобы
ненароком никого не растоптать, сомневаюсь, что, если я кого-нибудь
из зевак случайно убью, карма и народ моего города скажут мне
спасибо.
Пока я ехала, появилось время подумать, как я так залетела, в
прямом смысле этого слова. Паника и истерика ушли, оставив после
себя только холодную ярость. Прокрутив последние несколько месяцев
в голове, я нашла ответ на главный, мучавший меня все это время
вопрос: когда. Я вспомнила, что меня лишили всех трав и отваров, на
которые после ранения, Вианео подсадил меня. Скорее всего, это был
какой-то обезболивающий наркотик, потому что ничем иным его зелье
быть не могли: сознание было спутанное, настроение хорошее, а болей
никаких не было. Мое неадекватное поведение и зависимость от
лекарства заметил Джироламо и запретил вообще что-либо мне давать,
пока вся дрянь из организма не выветрится. Логично, что после этого
я стала злая и раздражительная, а боли вернулись с новой силой,
хотя рана зажила и не должна была о себе вообще давать знать. Мы
тогда ругались, сильно и часто, и однажды мой муж не выдержал и
ушел, хлопнув дверью, потому что прекрасно понимал, с чем связаны
мои перепады настроения, и просто не хотел лишний раз трепать себе
нервы. Вот тогда меня словно отпустило, раскаявшись, я побрела
просить прощения, и в его комнате увидела нелицеприятную картинку,
как он обнимается с какой-то служанкой, лица ее тогда не
разглядела. Вернувшись к себе, я довела себя до состояния
взвинченного дикобраза, в котором меня и застал через десять минут
вернувшийся Джироламо. Он тогда назвал меня ведьмой, которая его
чем-то опоила, потому что он даже подумать не может о близости с
другой женщиной кроме меня. Это была, наверное, лучшая ночь за
такую короткую для меня семейную жизнь, и единственная, когда я не
пила бурду Вианео. И это было почти два месяца назад. Два гребаных
месяца, а я даже ничего не заметила, потому что перестала думать о
женской физиологии, ведь меня предупредил Вианео, что так и должно
было быть. И вот теперь я пожинаю результаты.