Неделя, которую Сарджент отмерил для мисс Фаулз, подошла к концу, оба не говорили о близившемся расставании, и только по преувеличенной веселости мисс Фаулз можно было догадаться, что ей несладко.
Снова Сарджент провожал её в аэропорту и снова стоял, глядя ей вслед, зная, что не попросит ее вернуться, потому что ему не стать прежним, а быть обузой не хотелось, как бы мисс Фаулз ни уверяла его в обратном.
Потекли однообразные дни в пустой квартире, и Сарджент впервые удивился, как медленно, словно патока, струится время, если ничего не делать.
После больницы, после того, как ему удалили легкое, и особенно после того, как по его настоянию Дайна уехала к себе, Сарджент понял, чем отличается одиночество благополучного человека, каким он был до дела Неймана, от одиночества тех, у кого все рухнуло.
Через три месяца он переехал в однокомнатную квартиру. ~
Брюс всегда любил одеваться с неброским шиком, а сейчас ему удавалось это все с большим трудом; благополучие в нем смотрелось на последнем издыхании, как красота в женщине под пятьдесят.
Жизнь сломалась, но… собственную жизнь не выкинешь, как пришедшую в негодность вещь, и Сарджент сдаваться не собирался.
Он уже привык ходить не слишком быстро и знал, что его правое плечо опущено; скорее по привычке, чем предугадывая, что ему это еще может пригодиться, Брюс уезжал за город, отыскивал заброшенные места, натягивал меж деревьев веревку и, подвесив на нее мишени, тренировался в стрельбе.
Его крупнокалиберный «магнум» был слишком тяжел. Теперь Брюс болезненно морщился, чувствуя отдачу, но стрелял по-прежнему без промаха, с горечью говоря себе, что верный глаз – единственное, что у него осталось; стрелял одинаково хорошо и правой и левой, а если отходил от мишени ярдов на пятьдесят, то и обеими руками.
Люди, к которым Сарджент обращался с просьбами о найме, оценивающе разглядывали его, задавали каверзные вопросы, хотя заранее знали, что не смогут предложить никакой работы. Сарджент наговорил семь минут на кассету и иногда предлагал прослушать его звуковую автобиографию, пока выходил покурить.
Два-три раза ему удавалось подработать, но постоянного места не находилось. На письма Дайны и ее вопросы он неизменно отвечал, что все хорошо, даже лучше, чем он предполагал, и, понимая, что его ложь очевидна, продолжал лгать с таким же упорством, как искал работу.