Самолет тряхнуло. Заныло сердце, как случается в предчувствии беды. Второй пилот скользнул взглядом по приборам и с неудовольствием заметил в углублениях обода высотомера пыль.
Внизу пилот видел город. Корк. Блеснули стрелы портовых кранов, стапели верфей плавно уплывали назад, переливались на солнце емкости нефтехранилищ. Мыс Мизен-Хед поднырнул под крылья и скрылся в облаках.
Гордон Кэлвин сидел в вертящемся кресле за тысячи миль от южного побережья Ирландии и нервничал. Он застыл, чтобы ничем не выдать волнения, и ждал сообщения из Европы. Он давно открыл пачку сигарет, но так и не закурил.
Еще не начав снижения, командир представил, как тянет реверс, как створки перекрывают сопла двигателей и мощные струи газов, направленные решетками по ходу движения, гасят скорость самолета.
В высоко вознесенной кабине «Боинга-747» весь фокус при посадке состоял в том, чтобы за кромкой взлетно-посадочной полосы определить ту точку, в которой колеса шасси коснутся бетонного покрытия…
Кэлвин посчитал, что чудом слышит, как тикает взрывное устройство, заложенное в багажное отделение «Боинга», плавно снижающегося у берегов Ирландии. В висках толчками пульсировала кровь, и, пожалуй, впервые Кэлвин отчетливо почувствовал, что нервы никуда не годятся и, похоже, он пошел вразнос. Телефон молчал.
Командир летного экипажа, внося различные поправки, прикидывал, когда начать выравнивание. Если на высоте сорока пяти футов входная кромка взлетно-посадочной полосы на мгновение окажется под носом самолета, значит, заход на посадку нормальный, если нет, самолет летит слишком низко. Командир, как и всегда, напоминал себе, что высота над входной кромкой есть функция угла наклона глиссады, когда… самолет разломился пополам.
Через пять минут позвонил телефон. Кэлвин поднял трубку и… через считанные секунды опустил. Скорее всего, ему сказали только одно слово.
