В очередной раз Олеся отталкивает меня, правда, уже в плечо, от чего я ей поддаюсь, наверное, потому что прекрасно осознаю, что сейчас она не скажет мне ничего хорошего, потому что обиделась. Ну вот так есть, убегает наверх. И в принципе я ее понимаю. Псих, он и в Африке псих. На фига было бить по рукам, да еще так сильно? Идиот!
Стою и пялюсь на тарелку с драниками, а у самого слюни текут, несмотря на недавний перекус. Вместо того, чтобы дать Олесе побыть одной и успокоиться, я делаю совершенно противоположное. Беру аптечку, вместе со вчерашней купленной мазью, которая, как и предполагалось, осталась закрытой, общую тарелку с драниками, и ставлю все на поднос. Теперь я еще и бегать за ней буду, и кормить словно ребенка.
Поднимаюсь наверх и, не стуча, захожу в комнату. Олеся никак не реагирует на мой приход. Лежит на кровати, повернутая к стене и, судя по характерным звукам, кажется, плачет. Тьфу ты! На это я не подписывался. Ставлю поднос на кровать и сажусь рядом.
— Заканчивай этот бессмысленный поток, Олеся. Не случилось ничего такого, из-за чего можно было бы лить слезы. За руки прости, я был не прав. Надо было по одной дать, а две это было слишком.
— Вы серьезно?! — всхлипывая, поднимается на кровати девчонка, и смотрит на меня огромными заплаканными глазищами.
— Вполне. У меня была цель отучить тебя от этого дела, чтобы ты запомнила. Ты запомнила, как видишь. Я же не знал, что ты не куришь. Но будем считать, что это было тоже тебе уроком — не общаться с незнакомыми дядьками с щенками. И без щенков тоже.
— Тогда, что я с вами тут делаю, дядя?
— Дерзишь? Это хорошо, только ноздри так не расширяй, они у тебя и так немаленькие.
— Знаете что! Вы вообще мужик или кто? Чо вы пристали к моей внешности?! У вас где-то свербит или оскорблениями вы компенсируете ваши недостатки?!
— Очень интересно. Ты мне нравишься больше волчонком, а не дохлой плаксивой ланью. А что касается твоей внешности, Олеся, может, я что-нибудь этим и компенсирую, но пора бы признать очевидные вещи. Тебе надо поправиться, иначе так и останутся одни глазища и ноздри на лице.
— Если моя морда поправится, то ноздри станут еще больше! — истерически произносит она, вновь ложась на кровать и прикрывая лицо рукой. Господи, как же тяжело…
— Когда поправишься, лицо станет кругленьким и ноздри будут не заметны, — мать моя, что я несу?! — Ладно, давай не загадывать на будущее, а исправим то, что можно и нужно сейчас.